Предпоследний выход

«Что лучше – чужестранец или иностранец? – такая пытливая мысль возникла в голове у нашего незатейливого странника, – быть иным ещё куда ни шло, тут всякое подразумевается, даже достоинством попахивает, а чужим – откровенно плохо». Любомир Надеевич выровнял положение глаз и проводил тусклым взглядом клин удаляющейся стайки девушек. Деревянный переплёт в пустом пространстве не способствовал сосредоточению. Наоборот, возбудил в нём чувство отторжения. И оно преобразовалось в бесцветные пары неприязни к неведомым создателям сего произведения, обволакивающие голову. А на собственном дне отложился толстый слой горечи из-за недовольства положением чужестранца.

Ладонеглядка помалкивал. А Ятин о нём вроде бы и позабыл.

Незаметно, позади него появилась японская девушка для развлечений. Коснулась плеча. Занятно, что рука её не скрылась под изображением одежды, а оставалась на невещественной поверхности. Любомир Надеевич не то, чтобы вздрогнул, а так, слегка встрепенулся. Равлекальщица плавно перетекла вокруг, мелкими-мелкими шажками пересекла невидимую плоскость, где висел брусчатый переплёт, и очутилась в очерченном ею пространстве. Чувство отторжения мгновенно улеглось, пары неприязни осели росой на землю и схоронились между песчинками, а горечь недовольства в улегшемся чувстве растеклась до того тонким слоем, что оказалась пряностью. А когда произвелась пляска под нежный звон воздуха, обматывающего тело девушки, к путешественнику пришло чувство окрыления. Звуки песни исходили прямо от изображения одежды плясуньи, по-своему отождествляя движения частичек тела в колебаниях воздуха. Подобно умению изображения одежды складками подчёркивать мельчайшие изменения в положении тела, эти невещественные одеяния развлекальщицы способны воспроизводить и звуки, отвечающие движению. Более того, и нетканый наряд Любомира Надеевича тоже охотно откликался на звуки, исходящие от девушки, и ответно воспроизводил нежную и легчайшую песню. Оттого и пришло чувство окрыления.

Левая ладонь осветилась, и на ней легонько затрепетали радужные цвета. Путешественник оценил дружеское участие в собственных переживаниях и ощущениях. Он мягко покачивал головой с боку на бок и вперёд-назад. Тем временем японка знаком пригласила следовать за ней. Ятин и пошёл без колебаний. А вскоре предстал «чайный домик». «О, – подумал званый гость, – отлично». Решил, будто снова повезло, и что горячий напиток-то, несомненно, подадут бесплатно, как положено всем госиждивенцам. Развлекательница пальцем коснулась его напёрстника, и ладонеглядка безотлагательно высветил снятую мзду. Наряду с тем пришло объяснение: питие, действительно, бесплатное, а вот обслуживание, оно того стоит. Ничего не поделаешь. Снова образовался осадок на дне чувств, и всё выпитое окрасилось дополнительным привкусом горьковатости. Однако Любомир Надеевич волевым нажимом поставил чувство на место. «Нечего печалиться по пустякам». Он с достоинством и с наслаждением принял положенный тут набор питейного обряда, а затем вежливо откланялся с владельцем заведения и вышел на просторы ухоженной страны.

Солнышко чуточку поднялось над кругом земли, и стало заметно теплее. Между тем, просторы земного выражения, уходящие далеко за небоскат, не выдавали заметных признаков промышленной деятельности. Всюду зияла одна лишь красота. Но вот небо всколыхнулось, задрожало, затем покрылось мелкими трещинками, бегающими вдоль и поперёк, и стало коричневатым. Затем полностью побелело. Но вскоре всё восстановилось в исходном виде. «Угу, – сказал про себя Ятин, – эти япошки, оказывается, по обычаю своему намного опередили нас и американцев по части выдумки чего-нибудь искусственного. – Он взглянул на камни и песочек, скривил губы и продолжил оценку представления, – пожалуй, это всё, что тут единственно подлинные предметы естества». По-видимому, понял, что небо и солнце, японское дерево, да остальное и остальное, кроме безобидного песка и безопасных камней, – искусно выстроенное единое изображение природы. Оно отделяет их мир от мира естественного, примыкающего к нему, но нигде не пересекающего. Здесь, думается нам, всегда присутствует изысканное по научности, невидимое, но материальное покрывало, ревниво ограждающее каждого человека и каждое изделие, произведённое человеком – от любого внешнего прикосновения. Только высоколёты и допускает. Но не позволяет проникнуть внутрь ничему из естественного сообщества жизни. Тем не менее, Ятин в целом ощущал себя ублаженным. Его мудрствования о положении чего-либо чужого или иного внутри страны вежливости – отошли назад, а впереди ждала пристань высоколётов. «Успею до жары, – удовлетворённо постановил он про себя, – правда неизвестно, бывает ли она тут, – в этом совершенно искусственном мире».

Глава 11. Высоколёт-5

Успел-таки.