Предприятие Рембрандта. Мастерская и рынок

Рембрандт писал довольно медленно. Многочисленные слои краски подтверждают дошедшие до нас сведения о том, что ему требовалось немало времени, чтобы завершить и передать картину клиенту. (Нельзя также исключать, что он принадлежал к числу тех художников, которым трудно было расстаться с готовой работой. Кроме того, по мнению многих исследователей, с возрастом Рембрандт не обретал, а, напротив, скорее утрачивал уверенность в себе и всё чаще проявлял нерешительность.) Бальдинуччи, отмечающий нежелание потенциальных заказчиков обращаться к Рембрандту из-за перспективы провести много времени, позируя мастеру, высказывает остроумное наблюдение: почему Рембрандт, чья кисть оставляет на холсте столь стремительные мазки, работал так медленно и кропотливо?[28] Несмотря на свой несравненный талант, Рембрандт не отличался ни особой решительностью, ни особым умением беречь силы. В этом смысле он выступал полной противоположностью Халсу, который умел и писать быстро, и создавать впечатление быстроты мазка. Хотя Рембрандта и Халса часто сравнивают, в их живописных манерах – если, разумеется, вынести за скобки видимый мазок – мало общего. Действительно, за исключением тех, кто следовал примеру Рембрандта, трудно найти другого голландского художника, красочная поверхность картин которого в этом отношении была бы сопоставима с рембрандтовской. В качестве примера можно привести тщательно выписанные поверхности на картинах художников-анималистов: я имею в виду некоторых коров Кёйпа и грубый бок знаменитого поттеровского быка. Однако авторы этих работ стремились воссоздать поверхность объектов, имитируя внешний мир на холсте в мельчайших деталях, – в отличие от Рембрандта.

Одна из причин, по которой современники непременно отмечали толщину красочного слоя на картинах Рембрандта, заключалась в том, что это соответствовало общепринятому канону описания произведения живописи. Авторы трактатов и прочих сочинений, опираясь на античные образцы, обыкновенно различали две манеры письма: «гладкую» и «грубую», или, говоря иначе, «завершенную», характеризующуюся высокой степенью отделки, и «не столь завершенную», тяготеющую к меньшей степени отделки, свободную. Подобное разграничение восходит к обычаю разделять картины на те, что удобнее рассматривать вблизи, и те, что удобнее разглядывать издали, пример которого можно найти у Горация в знаменитых строках «ut pictura poesis»[29], хотя Гораций не предлагает разделять живописную манеру на «грубую» и «гладкую»[30]. Установилась традиция соотносить определенные социальные и эстетические ценности с разграничением двух этих манер. По словам Вазари, грубая или незавершенная манера Донателло или Тициана являла пример изощренного творческого воображения, далеко выходившего за рамки простого ремесленнического умения, и потому была особенно любезна знатокам, которые наслаждались, зная, как достроить то, что быстрая кисть виртуозного живописца лишь наметила, на что лишь намекнула их ученому, утонченному взору и их богатой фантазии[31]. Тем самым «грубый» стиль, по крайней мере в его итальянском изводе, превращался в искусство для наделенного изысканным вкусом знатока, образованного придворного. Представитель Северной Европы Карел ван Мандер, художник и автор трактата о художниках, которого часто называют «голландским Вазари», заимствовал это принятое в Италии разграничение манер и повторил его в терминах net (нежный, гладкий) и rouw (грубый), предупреждая северных живописцев, что начинать лучше с гладкой манеры.

Неудивительно, что в Нидерландах манеру таких художников, как Рембрандт и Халс, именовали «грубой», а стиль Доу и Ван Дейка – «гладким». K 1650 году Рембрандт и Ван Дейк стали считаться идеальными воплощениями, соответственно, двух этих способов письма; сохранились мемуарные свидетельства тогдашних художников, полагавших, что должны избрать один из них[32].