Предрассветная лихорадка

Отцу казалось, что это и есть те самые строфы, которые он вынашивал всю свою жизнь. Да, это Поэзия с большой буквы! Стих, который, исторгшись из солнечного сплетения, вбирает в себя жгучую музыку сердца и точную математику разума. Поэтому, дочитав до конца, он начал читать стих сначала, потом еще и еще раз, при этом никак не обозначая голосом, что начинает заново. Бесконечная раскаленная душевная колея, казалось, сливалась в эту минуту с бесконечными ледяными рельсами шведской железной дороги.

Позднее, когда он несколько успокоился и был в состоянии контролировать свои чувства, он уселся в одном из пустых купе. Его мучил испепеляющий жар. Лихорадка? Ломило кости, а кожа казалась совсем истончившейся, как он ощущал это только по утрам. Термометр он всегда носил при себе, в кармане, в металлическом изящном футлярчике. Отец выхватил его, сунул в рот. И, закрыв глаза, стал считать. А потом с удивлением констатировал, что на сей раз симптомы его обманули. Ртутный столбик дополз только до тридцати шести и трех – так что зря он паниковал.

Он повернулся к окну. Мимо проносились темные, пересыпанные снегом поля и стройные сосны.

О милая, милая, милая! Милая Лили, я не знаю, как мне благодарить тебя за эти три восхитительных дня? Для меня это значило больше, гораздо больше, чем что бы то ни было…

Моему отцу достаточно было зажмуриться, чтобы увидеть себя и Лили сидящими в закутке госпитального коридора под пальмой. Два кресла с потертой обивкой одно против другого. Брошенное на спинку пальто, фибровый чемодан на каменных плитках пола. Первые полчаса с их смущенным молчанием. Они сидят и просто глядят друг на друга, и им вовсе не хочется разговаривать.

Моя дорогая малышка-глупышка Лили, а теперь я хочу рассказать тебе, какой сохранилась ты в моей памяти.

Картина первая: 1 декабря, вечер. Пальма – бесстыжее это растение – трясет своей зеленью, а ты, улыбаясь, закрыла глаза. Такая славная, умопомрачительно обаятельная!

Лили вдруг спросила его – мой отец, разбирайся он в музыке, мог бы даже сказать, на какой ноте прозвучал вопрос:

– Это сегодняшняя газета?

Она задала его тоном серьезной учительницы. Отец, разумеется, ничего не понял. Какая еще газета?!

Тогда Лили сняла с него окуляры и попыталась прочесть слова на клочке газеты, которым отец заклеил разбившееся стекло. Он облегченно вздохнул.

День второй. Твои голубые глаза под красным тюрбаном. Взявшись под руку, мы идем по улочке.

О, этот чудный переулок – совсем как в кино!

Они гуляли по Касернгатан – Казарменной улице, – дул сильный ветер, мой отец шел посередине, поддерживаемый с двух сторон Лили и Шарой, и, стараясь перекричать ветер, рассказывал им сначала о необыкновенной лапше с маком, которую готовила его мать, потом перешел на антропоморфизм Фейербаха и, наконец, изложил ботаническую систему Линнея. Вот когда пригодились познания, которые он почерпнул на вершине стремянки в “Гамбринусе”.

Совершенно продрогнув, они завернули в кино. В кармане отца таились еще какие-то крохи, оставшиеся от восьмидесяти пяти долларов дяди Хенрика. Шла какая-то американская мелодрама под символическим, как показалось отцу, названием “Лабиринты любви”. Зал на дневном сеансе был почти пуст. Билеты они купили в самый последний ряд. Сидя между девушками, на экран он особенно не глядел, а украдкой рассматривал профиль Лили, и для этой цели клочок “Афтонбладет”, прикрывавший его левый глаз, служил замечательной маскировкой. В один из моментов, когда незадачливый главный герой, поскользнувшись на пролитом масле, покатился на зад-нице к ногам рассмеявшейся пассии, мой отец, осме-лев, незаметно дотронулся до руки Лили. И она ответила, пожав его руку.

Не буду продолжать – у меня обрывалось сердце, когда все закончилось! А потом – мы идем из кино, и на перекрестке дорожек в парке…

Парк, в котором, застывший в камне, сидел Карл Линней, тем временем погрузился в сумерки. Мой отец решился.

Шара, тактично обогнав их на несколько метров, вытянула перед собой ладонь, как будто по заданию метеослужбы вела наблюдение за снежинками. Мой отец оценил этот тонкий маневр.

Они прошли под каменным взглядом Линнея. Под ногами поскрипывал снег, а в небе ярко сияли звезды.