Предрассветная тьма (ЛП)

Макс снова хватает меня за горло, рывком приблизив к себе так, чтобы он смог поцеловать меня в шею. Его тяжелое дыхание касается моей кожи, моего уха с каждым жестким толчком, и это чувство вызывает мурашки, расползающиеся по моей коже. Его пальцы скользят вокруг моего горла, пока он не обхватывает руками мой подбородок, и со стоном он притягивает меня для следующего грубого, разгневанного поцелуя. Макс трахает меня так, как будто хочет убить меня, хотя целует, будто хочет любить меня. В ту секунду, когда он отпускает моё горло, его руки шлёпают по моей заднице, и он глубже входит в меня, затем хватает меня за бёдра так сильно, что я знаю, что завтра у меня будут синяки. Как будто он не может иметь меня достаточно сильно. Макс танцует на этой тонкой, хрупкой грани между удовольствием и болью. Я стараюсь не отстраняться от него, потому что пока больно, чувствуешь себя невероятно.

Это офигенно. Просто и ясно.

Макс глубже впивается пальцами мне в бёдра, когда его темп нарастает. На моей пояснице появляется испарина, и я не могу остановить стоны, которые продолжают слетать с моих губ, моё тело сжимается. Ещё один звучный шлепок по моему заду, и он снова наматывает мои волосы на своё запястье и тянет голову назад прямо перед тем, как застывает позади меня, издавая стоны и изрыгая проклятия.

Я оседаю на кровать, отчаянно пытаясь перевести дух. Моё сердце стучит, тело невесомо. Макс ложится рядом со мной, не отводя взгляда от моих глаз. И так мы лежим в тишине, спрятавшись в тёмном укромном месте в этом доме, как будто всё так и должно быть. А в голове я цитирую строчку из произведения Пабло Неруды: «Я люблю тебя так, как определённые тёмные вещи заслуживают быть любимыми, тайно, между тенью и душой».

Макс притягивает меня к своей груди. Я лежу, слушая ритмичные удары его сердцебиения, и провожу пальцами по его руке, по его татуировкам. Я влюблена в человека, которого мне следует ненавидеть, и я верю, что он влюблён в того, кого должен убить.

Повседневные вещи вокруг становятся темнее. Я не уверена, насколько темнее это может стать. Всё, сделанное в тени, в конечном счёте, выйдет на свет, и вместе с этой полосой света появится какое-то подобие свободы для меня. Будет ли эта свобода смертью или побегом.

По правде говоря, часть меня хочет смерти, потому что, хотя я и могу сбежать отсюда, я никогда не сбегу от той власти, которую Макс имеет надо мной. И в одном я уверена, пока я лежу в его объятиях, что скоро что-то изменится, потому что перед рассветом ночь всегда темнее всего.

Глава 24

Макс

Дом Тома — это чёртов бардак. Повсюду бумаги, пустые банки из-под пива, разбросанные по всему полу. Мошки роятся над переполненным мусорным ведром, а в углу куча собачьего дерьма, с жужжащими над ней мухами. Месяцы этого дерьма и, наконец, в моём распоряжении есть имена.

Я тщательно просматриваю бумаги, исписанные корявым почерком. Ведение отчетности важно на этой стадии работы по одной причине: прикрыть свою задницу. Ты ничего не вносишь в компьютер и не оставляешь слишком много информации на одном листе бумаги.

Под одной из куч — покрытая плесенью бумажная тарелка. Я стучу ею об пол и продолжаю копаться, наконец, нахожу один из трёх блокнотов, который я ищу. Я бегло просматриваю список имён и рядом с каждым именем человека — число. Мои ладони липкие от пота. Я засовываю блокнот под руку и продолжаю сбрасывать хлам на пол. Ещё один блокнот лежит на самом дне. В этом просто числа с именами в стороне. У меня дрожит рука, когда я перелистываю вторую страницу, третью, четвертую. Сто сорок пять имен. Сто сорок пять женщин. Похищенных. Сломленных. Проданных. Напротив числа 145 — имя Авы. Я переворачиваю страницу и быстро пробегаю глазами вниз, пока не нахожу имя сестры. Лила — под номером 118. Я беру другой блокнот из-под руки, проводя пальцем вниз, пульс стучит по вискам, когда я читаю имя человека, купившего мою сестру: Эндрю Биддл.

Мой рот наполняется слюной, и я сглатываю. По моим венам медленным жаром растекается ярость.

Имя.

Теперь всё кажется таким простым, но месяцами никому не было дела. Никто её не искал, потому что для общества она была никчёмной. Проститутка, наркоманка, но для меня она была родной кровью. Моей сестрой. Моей единственной, чёрт побери, семьёй, и для меня, неважно, насколько она облажалась, она что-то значила. А этот ублюдок заплатил мизерную сумму, чтобы иметь её и ещё Бог знает, что с ней делать.