Предрассветная тьма (ЛП)

— Лады, — говорит безымянный деревенщина, копаясь в своём кармане и доставая мешочек с белыми камнями. Эрл и Бубба тихо ржут и открывают дверь.

— Я тебя закрою, — говорит Эрл. — Я буду неподалёку, когда ты закончишь. Только не убей её — самое главное, чтобы она осталась жива. Можешь трахать её, сколько хочешь.

Дверь за ними захлопывается. Затвор скользит на место. И этот отвратительный мужик уже стягивает штаны.

Я ненавижу его. Ненавижу всех до единого.

Мне драться? Зачем делать ещё хуже самой себе?

Я снова ложусь на кровать, недовольная собой за то, что я такая слабая, но слабость ли это или это желание выжить несмотря ни на что? Слабость ли с моей стороны принять это или это сила согласиться с тем, что, что бы я ни сделала, это не остановит их? Он лишь сказал не убивать меня, так что на это я надеяться не могу. Нет, если я буду бороться, он причинит мне боль, но не прикончит меня. Я сделаю только хуже, поэтому я смирюсь с тем фактом, что любовь — это ложь, что все люди жестокие и ужасные, и что я — в точности как мне говорил человек, который уничтожил меня, засунув в эту тьму, когда мне было девять лет, — недостойна любви.

В ту секунду, когда он хватает меня за бёдра и насильно раздвигает их, я закрываю глаза и отворачиваю лицо в сторону, чтобы постараться избежать тошнотворного запаха из его рта. Точно так, как я делала все те годы назад, я притворяюсь, что это не я. Снова и снова, я как обычно пою про себя песни, иногда громко выкрикиваю их, чтобы заглушить мои крики. Но сейчас это не сработает, потому что когда ты ребёнок, ты не способен по-настоящему понять, что происходит, по крайней мере, первые несколько раз. Тебя защищает резервный запас невинности, когда ты думаешь, не сомневаясь, что не может быть того, что происходит, потому что люди не такие злые. Но каждый раз, когда ты вынужденно оказываешься в этой позиции, эта невинность сорвана.

Я была раздета — и когда всё это, наконец, было сорвано, вот тогда я поняла, насколько ужасно на самом деле всё это было. Здесь не было невинности, которая защитила бы меня, поэтому я делаю вид, что это какой-то ужасный фильм, где всё, что ты можешь сделать, — это видеть бедную девочку в тёмной комнате, слышать её сдавленные крики и мерзкое хрюканье куска дерьма, делающего своё дело сверху на ней.

На протяжении всей жизни я научилась тому, что, если говоришь себе что-то достаточное количество раз, ты начинаешь в это верить, поэтому я говорю себе, что в аду. В аду. Потому что тогда я могла бы понять, почему всё это со мной происходит. Всё становится чёрным, и я хочу, чтобы мой разум всё забыл. Но я знаю, этого не будет…

Он взбирается на меня. Моё сердце стучит очень сильно, уровень адреналина зашкаливает. И оказывается, старые привычки сложно сломать, поэтому я пою. Я пою про себя песню «Неустойчивый», потому что она заставляет меня думать о Максе, и я кричу как слабая жертва, какой я и являюсь, желая знать, что, чёрт возьми, со мной не так. Что со мной не так, что со мной происходят такие вещи?

Я не обращаю на всё это внимание. Каким-то образом, я всё это игнорирую. И когда он заканчивает, он встаёт с меня, его отвратительный пот капает на моё обнаженное тело. Он снова натягивает свои штаны на талию, затем с силой ударяет меня по лицу.

— Я в тебя кончил, — хохочет он.

А меня засасывает прямо в этот ужасный кошмар. Всё внутри меня дрожит, живот выворачивает наизнанку, выворачивается сам по себе, потом я сажусь, и меня тошнит на пол. Живот продолжает крутить, и меня снова рвёт. Я не могу избавиться от ощущения его во мне — вытравить его из меня. Я снова и снова пытаюсь чесать кожу, и мне требуется минута, чтобы осознать, что я кричу. Я ненавижу себя. Я ненавижу его. Я ненавижу всех, чёрт возьми. Я просто хочу умереть.

Этот мужик стучит в дверь.

— Выпустите меня. Я закончил с ней… — он бросает на меня взгляд через плечо. — По крайней мере, пока. Я ещё вернусь к ней. Мизерная плата — дерьмо за такую киску, — он улыбается, и от вида его гнилых зубов живот снова выворачивает. Он снова долбит в дверь. — Эрл? Бубба? Выпустите меня сейчас же, парни. Я же сказал, я закончил.

Ни звука.

— А-а, чёрт, — он снова и снова долбит кулаком по двери. И я ловлю себя на том, что осматриваю комнату в поисках чего-нибудь, чем я могла бы его убить. Я просто хочу убить его. Я хочу наблюдать, как он истекает кровью. Я хочу, чтобы он кричал. Но ничего нет. Ни одно грёбаной вещи.

Затвор отпирается, и я резко дергаю покрывало на колени в жалкой попытке прикрыться. Он содрал с меня одежду, так что теперь она бесполезна. Но дверь не просто медленно приоткрывается, она распахивается, с громким стуком ударяясь о стену.

Влетает Макс, его лицо красное и кулаки сжаты. Он бросает на меня быстрый взгляд, затем хватает мужика за горло, поднимает его и прижимает к стене. Он наклоняется к его лицу.

— Я убью тебя, нахрен, ты, бесполезный гребаный кусок дерьма.