Предрассветная тьма (ЛП)

— Тот человек изнасиловал мою сестру, и я убил его. Когда мне было шестнадцать, чёрт возьми, я убил его.

Её лицо становится бледным, губы дрожат. Кажется, проходит около часа, прежде чем её рот готов воспроизвести слова, но даже тогда не произносится ни одного звука. Для неё это трудно усвоить, я думаю. Человек, которого, как она думает, любит, только что признался в убийстве её дяди-насильника, того, кто погубил её… но как ей себя чувствовать?

— Значит, ещё до того, как ты узнал меня, ты спас меня, — и губы Авы прижимаются к моим, слёзы льются по её лицу, когда она вцепляется в меня так крепко, что этого было бы достаточно, чтобы вырвать грёбаного дьявола с его трона и заставить его умолять на коленях. — Ты всегда спасал меня.

Я нашёл в ней кое-что, несравнимое больше ни с чем. Наши демоны одинаковы, и хотя в глубине души я знаю, что по отношению к ней это несправедливо, я эгоист. Я очень эгоистичен, и как плохо должно быть для людей жить во лжи, о которой они даже не знают?

***

Я не могу спать. Я ворочаюсь с боку на бок, снедаемый угрызениями совести. Как только завтра мы уедем, назад пути не будет. И то, что я делаю, в самом деле, лучше для неё? Чёрт меня побери. Это для неё лучше?

Мои мысли возвращаются к Лиле, к её безжизненному взгляду, прикованному к потолку того особняка. В конечном счёте, я понимаю тех людей, хотя хотелось бы, чтобы не понимал. Пока Ава спит у меня на руках, совершенно ранимая, абсолютно моя, я понимаю, что это за чувство — ну, я думаю, очень мало людей когда-либо испытают его.

В природе человека быть сильным, ставить всё на кон… Люди хотят быть теми, кем они не являются. Они стараются произвести впечатление, превзойти, защитить свои сердца и гордость. Женщины, покинувшие тот дом, — у них не было тех вещей. Они были обнажённые. Они были открыты и свободны от ожиданий. В некотором смысле, совершенно чистом, хотя они были самыми грязными из грязных. Лишённые всей этой социальной ерунды, они были вынуждены любить.

И кроме всего прочего, любовь чиста… она не осуждается, и она открыта, и все эти особенности редки. Так редки из-за того, как уполномочены мы стали, как всемогущи и горды. Те женщины, они были созданы не знать ничего, кроме любви, и, к сожалению, это стоит больше того, что можно купить за деньги. Теперь я это понимаю, потому что именно «это» сейчас отдыхает у меня на груди.

Я не лучше. Я не сильнее, потому что я хочу её взять. Я хочу убежать с ней и никогда её не отпускать. Я бы принял эту ложь в одно грёбаное мгновение, но дело в том, что она любит меня, потому что она не знает лучшего, она любит меня, потому что я ею манипулировал — я люблю её, потому что это мне предназначено. И какая это извращённая реальность? Знать, что женщина, которую ты должен любить, любит тебя из-за сломленной воли.

И я решаю, что спасу её. Я спасу её, хотя жаль, что я был слишком эгоистичным, чтобы сделать это.

***

Мы уезжаем около шести вечера, чтобы избежать рабочего движения и спрятаться с помощью темноты. Сейчас почти одиннадцать, и она ещё не заметила, что мы едем не в том направлении, или если и заметила, не сказала мне об этом. Но Ава чрезвычайно спокойна.

— Как долго мы будем лететь? — спрашивает она.

— Десять часов, — я чувствую себя дерьмово из-за лжи.

Я сворачиваю с шоссе на старую сельскую дорогу и замечаю, что Ава выпрямляется на сидении.

— Макс?

— А?

— Это не… — она делает вдох. — Это...

Я хватаю её за колено и слегка сжимаю его, давя на газ немного сильнее. Из-за кустов на обочине дороги выскакивает олень, застыв посреди дороги. Я ударяю по тормозам и жму на гудок. Наконец, олень выходит из оцепенения и удирает в поле.

— Чёртов олень, — раздражённо говорю я.

— Почему ты делаешь это со мной? — я слышу по голосу, что её горло сжимается, и это чертовски убивает меня.

— Потому что я не плохой человек.

— Нет, если ты делаешь это со мной, то плохой, — в её голосе слышатся истерические нотки. — Ты слышишь меня? Если ты отвезешь меня назад, ты ужасный человек!

Я слишком резко поворачиваю машину, и нас заносит на обочину, пыль поднимается в воздух.

— Макс! — Ава хватается за меня, отдергивает мою руку от руля, и машина летит через густые кусты, ветки царапают бока грузовика.

— Ава! — я убираю её руку и снова беру руль. — Прекрати.

— Я всем расскажу, что ты сделал. Ты сядешь в тюрьму…

— По крайней мере, если я и сяду, то с чистой совестью.

Я выключаю передние фары и останавливаюсь у обочины, сжав руль так сильно, что боюсь, что он на самом деле может сломаться. Я не знаю, смогу ли я взглянуть на неё.

— Уходи, — говорю я.

Она сидит молча, вцепившись в ручки сидения.

— Иди. Ты слышишь меня? Убирайся из грузовика!

— Пожалуйста, не заставляй меня… — шепчет девушка.

— Ава. Убирайся, — моё сердце сильно стучит.

— Макс...

— Чёрт возьми, уходи, — я делаю вдох. — Тебе не место со мной. Тебе не место среди всего этого дерьма.