Ожега пристально оглядела оставшихся: свернувшуюся на шкурах клубочком Мару, мечущего в столб ножичек Перунку, Ягдея, блаженно разулыбавшегося старательному солнышку.
— Чего сказать-то хотела? — капризно воззвала к Маре великая язва всего Белого народа.
— Зачем в поход собрались, — не пошевелилась и не утрудила себя поднятием век богиня.
— А надо ли нам про то знать? — мгновенно посерьезнела бабка.
— Надо, — отрезал Перунка, выдирая из столба крепко засевший ножик. — Нам самим в походе не управиться. Мужики нужны. Но, сами мы такое не вольны решать. Ваше у вас нам отнимать невместно. Можем только попросить, чтоб отпустили их с нами.
— Просите, — согласился Деснил, переглянувшись с Ягдеем, о причине скорого призыва коего голову ломали вместе.
Тот промолчал. Ему было не по себе. И не тут сейчас, а всегда. Это у горцев покой на душе — они могущественного бога с младенчества знают, а верней, еще и до того. А вот Ягдей видал его редко и недолго — в его душе пока бултыхалось полнейшее несогласие. С одной стороны, понимание той силы, что таилась внутри этого тела. А с другой, глаза его видели само тельце малого пацана, застившего самое понимание его божественной сути. Этот разлад его выматывал. Спасала лишь мысль о том, что мальчишеское тело весьма скоро — как это случилось с Марой — вырастет. И тогда — отчаянно верилось Ягдею — душа в нем угомониться, придя в согласие с миром.
— Нужны новые тела, — вот так вот прямо выложил свою нужду бог.
— Младенцы? — осторожно уточнила Ожега, кою, впрочем, дикая просьба ничуть не удивила.
Перунка поджал губки и кивнул. Мара продолжала сладенько сопеть: толи впрямь уснула, толи придуривалась.
— Сколько? — взяла дело в свои руки Ожега.
Мужики-то молчали рыбами, бестолково хлопая глазами.
— Мы точно не знаем, — беспечно признался Перунка. — Думаю, три будет самой малостью.
— Мальцы или девки?
— Погоди, Ожега, — выдохнул, наконец-то, Деснил, оглаживая бороду. — Не с того начали. Ты мне, внучок, вот что поведай: о причине-то вы обмолвитесь? Или нам догадками удовольствоваться?
— Догадками? — заморгал Перунка и тут же махнул рукой: — Ах, да! Мы же своих пойдем выручать. Они у… Чернобога томятся. Полонил он их давным-давно, а воли давать не желал многие лета. Его-то мы… убрали из мира Яви, а полоняники так и остались запертые в этом его сундуке.
— Где? — хором удивились Ягдей с Деснилом.
— Ну, это у сакха короба такие. Всякое барахло хранить. Они их из дерева там ладят, из ветвей плетут. Но те короба небольшие. А Чернобог себе велел сковать короб из аяса. Огромный, с целый дом. А то и поболе. А сверху над тем коробом целую гору насыпали. Долго насыпали, но сколько — не скажу. Не ведаю, да и не важно. А важно до этого сундука добраться и наших забрать. Да телами их оделить. Они в сундуках и так при телах сидят, но те тела уже точно никуда не годятся.
— Надо полагать, — задумчиво протянул Деснил. — Посиди-ка в коробе несколько человечьих жизней, так трухой рассыплешься, — он чуток помолчал и глянул на Ягдея: — Как думаешь, павер, стоит ли о таком вождям заикаться? Иль тишком все провернем?
— Тишком не выйдет, — уверенно постановил Ягдей. — Вам готовые младенцы надобны, или те, что еще только зарождаются в животах у мамок?
— Ага, эти, — закивал Перунка. — Те, что на свет рождаются, уже при своей душе обретаются, — покосился он на Мару. — А души живые губить негоже. Нам такого паскудства не надо.
— Да и нам бы обойтись хотелось, — проворчал Деснил. — Так, чего делать-то, павер? Ишь, тягота какая на нас свалилась…
— Какая там тягота? — недовольно проскрипела Ожега. — Это ж не у мамки дитя отнимать. А богу жизнь в срединном мире дать, почитай, честь столь великая, что на десятки поколений вперед любой Род до небес поднимет. Взялись рассусоливать! Недимиру с Даривоем, понятное дело, обсказать все нужно, как есть. Они мужики головастые и нетрепливые. Радейка молод еще, а хитрожопцу Мойсилу только дай в руки такой подарок. У него, глядишь, его лисы орлами залетают. Уж этот своего не упустит, а к чему Недимиру еще и такая докука? У него и так башка лопается…
— Да поняли уже, — досадливо ткнул ее локтем Деснил. — Завелась. Дело говори.
— А и скажу, — ткнула она его в ответ кулачком. — Сами достойных родителей подберем. Вон Ягдей поможет. У него на добрых людей глаз видючий. И чтоб умны были. Бога-то пестовать… сам знаешь. И надо, чтоб молодые были. Чтоб он у них первородком стал. Бог-то, ведомо, ломоть отрезанный. А от последыша матери трудней отвалиться. У молодых же еще столько впереди всякого! — махнула она рукой.
— Вам придется к себе их забрать, — поспешил Ягдей. — Им среди прочего народа жить невместно.
— Само собой, — даже удивился Деснил, что о том помянули всуе. — А ты, чего скажешь? — кивнул он Перунке, что вновь занялся ножиком безучастный к разговору вроде как старших.
— Бабуль! — вскинулся тот. — А лепехи сегодня уже пекли?
Ржали от души — Деснил аж поперхнулся. Ягдей утирал слезы, чувствуя, как внутри мягчеет ледяной камень. Ожега меленько тряслась, взмахивая руками. Одна Мара оставалась неподвижной.
…………