Предрассветные боги (СИ)

— Ага, — вздохнул Светогор, недовольно супясь. — Нужна. Так, значит. Нет, мужики, вот башкой-то я понимаю ваши резоны. Не дурак. Однако, Драговит, и вы меня поймите: детей отпускаю на такое… безумство, и смолчать? Внучек мой — от земли пяток ладоней — потащится в дальние края биться с чужаками, коих только сюда приходила целая орда. А там их, может, и вовсе несчетно. А я тут останусь дожидаться…

— Никто не собирается ни с кем биться, — позволил себе оборвать старшего Драговит. — Тут уж перебор верный. Тут ты погорячился, отец. Неужто, думаешь, будто Мара кому из нас позволит лишнего?

— Не позволю, — подтвердила угнездившаяся промеж его колен юная смерть с каменной маской вместо лица. — Никаких битв. Я сиротствовать не тороплюсь. Мне моя семья живой нужна. Да и Перуну тож.

— И мне, — подняла глазенки на сурового дедушку Жива. — Вы мне нужны больше, чем я вам.

— Эвона как, — опешил Светогор и полез скрести в затылке.

— Сам не понимаю, что за притча, — поднял брови Кременко в ответ на его недоуменный взгляд. — Не в первый раз слышу, но разбирать даже не лезу. Да и трепыханий твоих не понимаю: все одно, уметелят и нас не спросят.

— Больно ты умный стал, как я погляжу, — проворчал Светогор, набычась.

— Так ведь двух богинь на свет народил, — усмехнулся Кременко. — И сам богом обуян был. Видать, с той поры и свихнулся настолько, что поумнел. А поумнел настолько, что уразумел: ничто тут от меня не зависит, кроме моей любви к моим детям. Так, чего глотку-то драть? У меня вон даже за дочек страшиться повадка пропала. Это… Ты правильно определил: этому и названия не найти. Пустое, брат. Твой внучек землю с огнем мешает мановением воли, а ты: от земли пяток ладоней! — передразнил он и тотчас вернулся к главному: — Твои братья, Драговит, это понятно. Северко — тот от вас, пока жив, не отлипнет. Зван — это уж, как водится. А вот Ильма я бы с вами не отпустил. Ты глянь только, как он к добру чужаков-то приладился. У него ж в руках все горит. Мечи правит — залюбуешься. А ведь не учили парня. От роду не бывало у нас таких умельцев. Ему бы дома сидеть, да делом заниматься, а не шляться по чужим землям, пусть и по делу.

— Я пойду, — заволновался старший любимый внук Ожеги. — Мне надо.

— Надо, — вновь подтвердила Мара. — Ты прав, отец: у нас таких умельцев нет. А там есть. Вот Ильм с этим и разберется. Того, кто нам нужен, отыщет и сюда притащит. Полагаю, мне ты его жизнь доверишь?

— А куда деваться? — туманно откликнулся тот и вновь занялся жалейкой.

— Что-то мы все не о том, — вроде как поддержал его Палюд. — Я чего, зря, что ли, таскался к отцу? Он, к примеру, желает знать: сколько народа вы притащите? Пару разоренных селищ рысей до ума довели. Еще по два новых селища у нас и медведей потихоньку налаживают. Народ волнуется: не зазря ли такую работу своротили? Как-то всех нешуточно зацепило, что у чужаков наши родичи томятся. А верно ли то? Ты вот, Мара, все отшучиваешься да отнекиваешься. Перунка тож за тобой тянется — слова путного из него не выскребешь. Чего темнить-то? Или, что иное задумали? Я уж тебя, сестренка, знаю: ты любое наворотишь — ни у кого не спросишься. Тебе, как водится, на наши житейские заботы плевать-поплевывать. Что бы ни замутила, все к одному сводится: я свое слово сказала, а вы расхлебывайте, как сумеете. Только нынче не тот случай. Не в земле ковыряться на новый лад, не лодки новые мастерить — новых людей принять согласились. Родичи-то они, может, и родичи, да все ж чужие. Нужны ли они нам — о том и не заикаюсь. А вот нужны ли мы им? Помысли только: народ работал, старался, новые селища устраивал, а те пусты останутся. Как отцу после такого в глаза смотреть?

— Не останутся, — безо всякого интереса пообещала Мара. — Будет вам новый народ. Свой ли, чужой — нам любой сгодится.

— Мы-то друг дружке до недавнего чужими были, — проворчал Рагвит. — Каждый в своем селище сиднем сидел. К соседям пару раз в лето нос казал. Давно ли забегали, как родные?

— И то верно, — согласился Светогор. — Что до меня, так я в том никакой докуки не вижу. Какого чужого к нам не притащи, его дети еще помаются, а внуки уже своими станут. А внуки внуков — те уж и не вспомнят, кто кому кем приходится. Тут от своих больше, чего зависит: не станем перед пришлыми величаться, так и они к нам по-человечьи. А нам величаться не с чего — невелики прыщи. Задирать же пришлых… — нехорошо так усмехнулся он. — Так на это у нас боги есть, не сиротами живем. Вот пусть они задир и вразумляют, коли затеяли народ в кучу сбирать.

— Вразумим, — эхом отозвалась богиня смерти, явно думая о чем-то своем.

Но от этого ее, будто невзначай брошенного «вразумим», всем стало не по себе. Кто его знает, что сама смерть может понимать под вразумлением — волосы дыбом, как представишь. Оно конечно: Мара — своя привычная, родная девочка, но… Как привыкнуть, что смерть бродит рядом с тобой, как… родная? О том до самой смерти не забыть.

— Э-эй! — разорвал Светогор повисшую тягостную тишину. — Ягдей, мой свет! Ты чего ж в сторонке-то жмешься?! Поди-ка сюда!