Предрассветные боги (СИ)

Ответом ему был ровный одобрительный гул трех десятков глоток.

— Добро, брат, — кивнул Ирбис. — Русан?

— Куницы идут к славнам, — без рассуждений возвестил тот.

— Браниша?

Старшой без малого двух десятков соледобытчиков долго молчал, в чем ему никто не препятствовал. Понятно, что мужиков тянуло вернуться к прежнему житию. И будь у них поболе силы, они бы отправились домой немешкотно. Но, что есть, то и есть. Да и слова Тугора о новом полоне пребольно резанули по сердцу — внове оказаться там, откуда их вытащили всего-то три месяца назад, пугало нешутейно.

— Не дойдем, — наконец, молвил Браниша обреченно, не стыдясь отчаяния в голосе. — Покуда сакха страшатся ваших богов, мы недосягаемы. А стоит нам оторваться от вас, и пощады не будет. Не, в одиночку я на закат не двинусь.

— Почему в одиночку? — бесстрастно напомнил Ирбис. — Вон олени туда наладились отправиться.

— С Чедомиром я и вовсе никуда не пойду, — холодно приговорил Браниша. — Нет ему моей веры.

— Или сам в вожди метишь? — едко осведомился старшой оленей, оглядываясь на своих за спиной. — Да чуешь, что тому не бывать.

— Вот потому и нет ему веры, — скупо бросил Браниша и отступил к своим товарищам.

— Что ж, коли все сказали свое слово…

— Не все! — взвился из-за мужских спин высокий девичий голосок.

Сулы, между тем, расступались, давая протиснуться к старшому схода его собственной дочери, кою все побаивались, памятуя о ее колдовском родстве. Лунёк, супя бровки и поджав губки, тащила к отцу за руки двух девок.

— Вот! — вытолкнула она обеих наперед в мужской круг.

Девки засмущались, затеребили подолы коротких войлочных бешей, потупили глазки, зардевшись степными маками.

— Что вот? — равнодушно вопросил Ирбис, глядя поверх девичьих голов.

— Так, они ж с месяц назад с оленями сошлись, — будто ребенку, растолковала отцу недоделанная колдунья. — А тех Чедомир уводить вздумал.

— И что? — нежданно весьма залюбопытствовал Тугор, что вот только-только недовольно супился на бабское вторжение.

— Так они не жаждут уходить, — все тем же отеческим тоном пояснила Лунёк. — Боятся от нас отрываться. Не верят, будто два десятка оленей их защитят дорогой. Где уж им, коли девок собственные Рода уберечь не смогли. Там-то, поди, мужиков куда больше было. Словом, коли их мужья подадутся в одиночку к себе, то они, — пхнула она девок в спины, — мужей оставят. Я у старших баб поспрашала: есть у Белого народа такой закон. Дозволяется мужа оставить, коли он на голову нездоров стал.

— Есть такой закон, — солидно и всячески скрывая издевку, поддакнул Тугор. — Правда, на моей памяти такого не случалось.

— А у куниц было, — заверил кто-то из парней. — Нам бабка сказывала еще по малолетству.

— Добро, — со вздохом постановил Ирбис. — Неволить вас не станем. Хотите остаться, так оставайтесь…

И умолк, терпеливо дожидаясь, пока олени не проорутся. Впрочем, те не задержались, ибо сам Чедомир молчал, с мрачной ненавистью разглядывая славна, за коего Ирбиса держали все.

— Пошли прочь, — приказал он дочери, едва скоротечная буза утихла, и постановил оленям: — У славнов рабов нет. Коли ваши бабы за вами не идут, так то не наша печаль. Насильно мы их к вам не привяжем…

— Мара! — восторженно завопила Лунёк, всплеснув ручками.

Она еще не успела убраться из мужского круга и одной из первых узрела выступающую недалече из воздуха громадную богиню. Обе девки завизжали и рухнули наземь. Да и мужики вразнобой повалились на колени пред ликом грозной богини смерти, о коей старались не трепаться по-пустому. Сами толком не могли сказать: верят ли они тем слухам или же нет, но вот, когда так! Когда она самолично!..

— Тебя, видать, никто не удосужился оповестить о неприкосновенности моих братьев? — прозвучал в башке каждого гулкий голос прекрасной богини в темном, будто ночь, одеянии. — Иначе б ты не осмелился хвататься за нож.

Взгляды почти всех мужиков скрестились на торчащем столбом Чедомире. Тот, раззявив рот, невольно разжал руку — аясов нож звякнул о подвернувшийся камень, подпрыгнул и затих в притоптанном снежке. Также оставшийся стоять Ирбис покосился на него и досадливо бросил:

— Дурак. Дозволь молвить, Великая! — задрал он голову, пытаясь заглянуть в глаза возвышающейся богини.

— Хорошо, — ответила та на невысказанную просьбу. — Разбирайся сам. Но в другой раз, коли не справишься, я отниму жизнь всех оленей. В моем народе кровавой распри не бывать. А коли станете прояснять волю богов поножовщиной в кругу при самих богах, так я вас всех тут разом успокою. По-своему.

И все. И пропала, будто и не бывало.

— И верно, что дурак, — забрюзжал Тугор, подымаясь с колен. — Нашел, с кем тягаться.

— Это что же о себе такое мнить надо, чтобы тщиться богов обмануть? — презрительно добавил, подскакивая, Браниша.

— Надо думать, что обманешь смерть, — задумчиво молвил Капкиай, все пялясь на то место, где увидал помянутую воочию. — Надо верить себе и не верить богам.