Председатель

- В общем, Егор Иваныч, - решительно начинает Ширяев, но по скудности запаса слов заканчивает менее бодро, хотя и от души, - ты знай, что мы того... завсегда... одним словом... с тобой, значит!..

- Хорошо сказано! - одобряет Игнат Захарыч. - Завсегда!

- В "Маяке" сроду зерна на трудодни не давали, и ничего! - добавляет Прасковья. - А у нас и денежный аванс дали, и картошку, и грубые корма. До новины как-нибудь дотянем!

- Хлеб легче вырастить, чем людей, - говорит Ширяев. - Пусть мы зерна лишились, зато сохранили людской состав.

- Ну, хватит митинговать, - своим обычным жестким тоном говорит Трубников. - Давайте работать. А ты, Прасковья, смотри у меня - людей от работы отрывать! Тоже еще - народный трибун!

Посмеиваясь, колхозники выходят. Трубников глядит им вслед, затем поворачивается к Кочеткову.

- Вот люди... да за них десять раз сдохнуть не жалко!

"Егор, я ушла к Прасковье. Жить буду у нее. Так нужно. Надя".

Трубников протягивает записку Кочеткову. Они молча смотрят друг на друга, затем Трубников, как есть, без плаща и шапки, бросается на улицу.

В избе Прасковьи. Трубников и Надежда Петровна.

- Нет, Егор, нет, дорогой, - качает головой Надежда Петровна. - Так надо.

Она полностью овладела собой. Смуглое лицо ее полно доброты и спокойной решимости,

- А я и не прошу! - кричит Трубников. - Если ты не вернешься домой, я тебя!.. - Не зная, какой каре подвергнуть Надежду Петровну, вдруг выпаливает: -Я тебя из колхоза исключу!

- Довольно, Егор! - говорит она с непривычной твердостью. - Я ведь тихая, а коли тихий человек чего решит, его не собьешь.

И Трубников понял, что ему не переубедить Надежду Петровну. Ради него пошла она на самую трудную для себя жертву и не отступится, чего бы ей это ни стоило. Плечи председателя впервые поникли...

Завывает вьюга. Крутит белые спирали и гонит их по деревенской улице, словно снежные перекати-поле.

Кабинет Чернова. Владелец кабинета сидит за столом, его большое крестьянское лицо, как и всегда, кажется огорченным, но появилось в нем что-то новое: усталая ясность и, пожалуй, твердость.

- Надо нам потолковать по душам, Егор Иванович, - говорит Чернов.

- Ка-ак? - Трубников приложил ладонь к уху, лицо его в этот момент отнюдь не свидетельствует о ярком уме.

- По душам, говорю!.. - повысил голос Чернов. - Как коммунист с коммунистом...

- Не поздно ли? - туповато спросил Трубников.

- Лучше поздно, чем никогда...

- А-а! - Трубников делает испуганные глаза. Он оглядывает кабинет, подходит к тумбе с телефонами и снимает трубки.

- Что это значит? - в голосе Чернова удивление и недовольство.

- Такой разговор лучше без свидетелей вести! - дурашливо ухмыляется Трубников.

- Да бросьте вы... - отмахнулся Чернов.

С улицы донесся долгий звук автомобильной сирены. Чернов подходит к окну и раздергивает шторы. Трубников присоединяется к нему.

На площадь из-за поворота выскакивает черная машина и, в нарушении правил, мчится через площадь, оставляя на белом снегу широкие, дегтярно-черные полосы. Высвеченное фонарями, в задней стенке фургона четко обрисовалось зарешеченное окошко.

- "Черный ворон, черный ворон, что ты вьешься надо мной!.." вполголоса напевает Трубников.

Чернов, словно от боли, поморщился.

- Ладно, Егор Иваныч, - устало говорит он. - Ты не Суворов, я не Павел! Брось прикидываться! - переходит он на "ты". -Лучше скажи-ка, только прямо... во что веруешь?

- Я? - Трубников теперь пристально глядит в глаза Чернову. - В триединство, товарищ Чернов!

- То есть?

- Верю в партию, Советскую власть, коммунизм! Чернов кивнул головой.

- Ну так вот... - помолчав, говорит он. - Представили мы тебя к Герою Социалистического Труда. Думаю, Москва поддержит. В случае чего сам съезжу, потолкую в ЦК. Тогда ты станешь не по зубам Калоеву...

- Вон что! -Трубников понимающе смотрит на Чернова.

Приемная секретаря обкома. За столом, погрузившись в чтение какогo-то романа, сидит знакомая нам секретарша. Слышится мелодичное посвистывание и входит Калоев. Уверенно направляется к кабинету.

- Товарищ Чернов занят, - говорит секретарша, отложив книгу.

- У вас сколько диоптрий? - почти коснулся пальцем ее очков Калоев.

- Три... - растерянно ответила секретарша.

- Мало, мало! Надо пять, шесть, десять диоптрий! - кричит Калоев. - Вы же людей перестали узнавать!

- Я вас прекрасно узнала, товарищ Калоев, - взволнованно говорит секретарша. - Но товарищ Чернов сказал, что никого не примет.

Калоев презрительно оглядывает ее.

- Кто у товарища Чернова?

- Председатель колхоза... Трубников.

- А-а! - с каким-то странным выражением говорит Калоев и, повернувшись на каблуках, посвистывая, уходит...

Кабинет Чернова.

- Слушай, Егор Иваныч, как у тебя с семейной жизнью? - дружески спрашивает Чернов.

- Порядок. Полное отсутствие таковой.

- Но официально ты женат?

-Женат, да больно далеко целоваться бегать.

- Что это значит?

- Жена-то в Москве... Нету у меня никого. Штемпель в паспорте.

- Как же так?.. А другая жена?

- Была, да сплыла, - горько усмехнулся Трубников. - И не другая, а просто жена. Единственная.

- Ты с ней расстался?