Предшественники Дарвина в России

действительно, заполнявшие разрывы в филогении

животных и способствовавшие упрочению эволюционной идеи.

Так, например, он высказался за присуждение премии

его имени Александру Ковалевскому и Илье Мечникову

за их зоологические исследования. Палеонтологические

работы Владимира Ковалевского Бэр оценивал очень

высоко и писал о них следующее: «Господин В.

Ковалевский — сторонник учения о трансформации. Мы имеем

его изыскания об ископаемых копытных, в результате

которых даже те люди, которые не принимали

существование трансформации или считали ее совершенно

проблематичной, признаются, что эти работы повлияли на

их убеждения».

«Возможно, — писал Бэр в 1874 г. (следовательно,

незадолго до смерти), — что большие пробелы, которые

имеются в наших познаниях относительно переходных

форм, будут заполнены. По меньшей мере на такое

заполнение можно надеяться».

69

Так, конечно, не пишут люди, которые принципиально

отрицают общую эволюцию органических форм и

ограничиваются в силу этого только узкими пределами

трансформизма.

Читатель видит, что в оценке взглядов Бэра было

много неясного вследствие того, что его ранние работы

не были известны и взгляды, высказанные в разное

время, не были сопоставлены. В настоящее время,

располагая всеми материалами для суждения о биологических

взглядах Бэра, мы можем с полным правом сказать, что

русская наука имеет в его лице истинного

предшественника Дарвина, который лишь по условиям времени

не развертывал полностью своих взглядов на этот

предмет.

Известно, что после появления учения Дарвина

престарелый Бэр, будучи уже 80-летним ветераном науки,

выступил не только как сторонник его взглядов, но и как

критик дарвинизма. Здесь надо подчеркнуть, что Бэр

критиковал не основную идею Дарвина о том, что виды

изменяются и что они способны превращаться, — этот взгляд

Бэр разделял и, как мы знаем, высказывал его задолго

до Дарвина. Наш ученый подвергал сомнению лишь тот

принцип, при помощи которого Дарвин объяснял

превращение видов, а именно — теорию выживания наиболее

приспособленных в борьбе за существование. Бэр, как

мы видели, привык объяснять изменяемость видов

влиянием на организм окружающей среды. Борьба за

существование и естественный отбор как движущие силы

эволюции казались ему недостаточными для того, чтобы

объяснить постоянное возникновение в природе новых

форм животных и растений. Мы увидим в последующих

главах этой книжки, что так думали и другие русские

ученые, причем с особенной силой настаивал на этом

великий русский революционер-демократ Н. Г.

Чернышевский. Однако некоторые авторы, недостаточно

сведущие в истории эволюционной идеи в России, путаются

в этом вопросе и утверждают, что Бэр вообще отвергал

дарвиново учение. На самом деле он осуждал не

дарвинизм, а ошибки дарвинизма, на которые указывал

в свое время Энгельс и которые правильно подметило

в наше время мичуринское учение.

Бэр резко возражал против теории происхождения

человека от обезьяны, считая, что это анатомически не

70

доказано. Но он никогда нигде не говорил, что человек

создан чудесным образом — «высшей силой». Он

признавал, что человек произошел естественным путем, но как

именно — этот вопрос он оставлял открытым, считая, что

наука еще не располагает для этого достаточными

данными.

Будучи сторонником эволюционных воззрений в

биологии, Бэр не был однако материалистом по своим

общефилософским взглядам. Он не был религиозным

человеком и отрицательно, даже иронически, относился к

церковному учению, но он был убежденным телеологом и

питал убеждение, что вся природа развивается для

достижения некоторой идеальной цели, и именно — для

постепенного образования высших форм жизни. В одной

из своих статей Бэр сравнивает процессы,

совершающиеся в природе, с музыкальной симфонией, которая не

случайно возникает в оркестре, но заранее создана

композитором. Даже свой основной эмбриологический

труд Бэр заключает мыслью, что развитием организмов

в определенном направлении руководит «одна основная

идея, которая проходит через все формы и ступени

развития животного мира и управляет всеми

отдельными явлениями» (История развития животных, т. II,

стр. 370).

Таким образом, великий Бэр не мог, к сожалению,

освободиться из плена идеалистических воззрений. Он

был сыном своего века и разделял в этом отношении

участь некоторых других крупных биологов прошлого,

например, всем известного Ламарка, выдающегося

германского анатома Иоганнеса Мюллера и др.

Следует, однако, заметить, что наш великий

эмбриолог старался не привносить элементов метафизики

в науку. Вне своих философских домыслов он был

чрезвычайно строгим и требовательным наблюдателем,

который доверял только точно установленным фактам.

Натуралист, по его убеждению, должен мыслить как

натуралист и всюду исходить только из естественных законов

природы. Бэр неоднократно подчеркивал в своих

сочинениях эту обязательную для натуралиста норму: «Мое

убеждение, — писал он, например, в одной из своих

последних статей, — покоится на том, что натуралист,

как таковой, не имеет права верить в чудо, то есть

в отмену законов природы, потому что его задача состоит

71