Странно готовить стейки для мужчины, любого мужчины, в доме на Фолгейт-стрит. Эдвард никогда бы мне не позволил: он взял бы все под контроль, надел бы фартук, выбрал бы нужные сковородки, масла и приборы, попутно рассказывая о разных способах приготовления стейков в Тоскане или в Токио. Саймон же довольствуется наблюдением за мной и разговорами – о рынке недвижимости, о том, где искать недорогое жилье, о квартире, которую он сейчас снимает. – Когда отсюда съезжаешь, одна из радостей – что больше не надо думать об этих кретинских правилах, – замечает он, когда я машинально протираю сковородку и убираю ее перед тем, как сесть за стол. – И скоро уже не верится, что когда-то так жил.
– Хм, – говорю я. Я знаю, что в ближайшем будущем буду окружена младенческим хаосом, но какая-то часть меня всегда будет скучать по строгой, дисциплинированной красоте Дома один по Фолгейт-стрит.
Я отпиваю вина, но, оказывается, я как-то потеряла к нему вкус. – Как продвигается беременность? – спрашивает он, и я сама не замечаю, как рассказываю ему о том, что боялась синдрома Дауна, это приводит к рассказу об Изабель, потом я начинаю плакать и не могу доесть стейк. – Сочувствую, – тихо говорит Саймон, когда я заканчиваю. – Как же вам тяжело пришлось.
Пожав плечами, утираю слезы. – Кому сейчас легко? Это все гормоны, я из-за них по любому поводу рыдаю.
– Я хотел, чтобы у нас с Эммой была семья. – Он ненадолго замолкает. – Я собирался сделать ей предложение. Никому об этом не говорил. По иронии судьбы, я как раз после переезда сюда решился, когда мы наконец-то обосновались. Я знал, что ей нелегко, но думал, что дело в ограблении.
– Что вас остановило?
– Да… – Он пожимает плечами. – Я хотел сделать самое сногсшибательное предложение на свете. Как в этих видео, где мужчина нанимает хор, чтобы тот исполнил любимую песню женщины, или выписывает фейерверком:
Лично мне такие публичные признания с излишествами всегда казались странноватыми и даже немного пугающими, но я решаю, что сейчас не время об этом говорить. – Вы еще встретите кого-нибудь, Саймон. Я уверена.
– Правда? – Он выразительно смотрит на меня. – Мне вообще-то очень редко встречаются люди, с которыми я чувствую настоящую близость.
Я решаю, что это все-таки нужно сказать. – Саймон… Я надеюсь, вы не решите, что я многовато о себе понимаю, но раз уж у нас такой откровенный разговор, я просто хочу кое-что прояснить. Вы мне симпатичны, но я сейчас совершенно не готова к отношениям. У меня столько забот.
– Разумеется, – быстро говорит он. – Я и не думал… но мы с вами будем ладить, да? Дружить.
– Да. – Я улыбаюсь ему, показывая, что ценю его тактичность.
– Хотя вы, наверное, передумаете насчет отношений, если Монкфорд вам пальцами щелкнет, – добавляет он.
Я хмурюсь.
– Ни в коем случае.
– Шутка. Собственно, я
Разговор переходит на другие темы, приятный и непринужденный. Мне этого не хватало, думаю я: этой любезности, этих вежливых уступок, столь отличных от подавляющего поведения Эдварда.
Потом Саймон спрашивает: – Если хотите, Джейн, я останусь на ночь. Разумеется, на диване. Если вам так будет спокойнее…
– Очень мило с вашей стороны. Но мы справимся. – Я похлопываю себя животу. – Мы с моим пузом.
– Конечно. Может быть, в другой раз.
Я просыпаюсь усталой и осовелой. Возможно, от капли спиртного накануне, решаю я, ведь я так от него отвыкла. Токсикоз вцепляется в мои внутренности, и меня тошнит в унитаз. И затем, когда я уже не могу без душа, «Домоправитель» находит время все отключить.
– Да чтоб тебя, – устало говорю я. Сил на это у меня нет никаких. Но в душ мне нужно. Я смотрю на первое утверждение.
Я выбираю «Скорее согласна» и замираю. Я почти уверена, что раньше вопросов о воспитании детей не было.
Случайны ли эти вопросы? Или это нечто большее: какая-то тонкая, зашифрованная издевка «Домоправителя»?