Предсказание

– Ну знаешь… – Он обиженно пожал плечами. – Не хочешь – как хочешь. Ты человек свободный. Про комнату все же подумай, жаль упускать. – Он не спеша прошел в кабинет и без паузы начал слушать запись автоответчика, а затем отзванивать.

Обдумывая новые обстоятельства, Муська поставила на стол ужин, заправила овощной салат, потом не колеблясь сняла с полки сумку и уложила вещи.

– Счастливо оставаться, – сказала, войдя к нему в кабинет и переждав, пока он отсмеется с кем-то по телефону. – Съезжаю. Что касается английского, то я, к вашему сведению, его уже знаю.

Он не стал задерживать ее. Холодно глядя вслед, он невольно отметил, как медленно, а потом все ускоряя темп, отпечатывался перестук ее каблуков по лестнице, как бешено хлопнула парадная дверь.

В тот вечер Муська кружила по Москве, вспоминая, как после смерти старухи попала на вокзал. Ей не хотелось анализировать случившееся, обида захлестывала ее. Сейчас она думала не столько об устройстве на ночлег и полном отсутствии перспектив, сколько о реванше. Как сделать, чтобы он проклинал тот день, когда выставил ее? Чтобы мучился, звал обратно, а она была бы непреклонна. Так ничего и не сообразив, она взяла себя в руки, все взвесила и решила: интересно все-таки подглядеть за ним и узнать, каково ему в пустом доме. Неужто и вправду без разницы, живет она с ним или нет?

Под утро (уже измученная недосыпом и неизвестностью) Муська все же подкралась к дому Горчичникова, поднялась на первый этаж. Она видела из окна, как он плелся к гаражу, вывел машину. Выражение лица различить не удавалось, но походка, вялая, потерявшая упругость, позволяла надеяться, что и ему не по себе.

Вечером она снова вернулась, чтобы, затаившись в простенках гаражей, уловить момент, когда он вернется. В этот раз он прошел совсем близко от нее, чему-то улыбаясь и тихонько насвистывая. «Дура, набитая опилками», – подумала о себе Муська. Для Виктора Михайловича прошел обычный загруженный до предела рабочий день, удачный ли, безытоговый, но так или иначе день этот подошел к концу. Его насвистывание взорвало Муську, ей захотелось ударить его, но главное – исчезнуть, сгинуть, лишь бы не попасться на этой унизительной слежке. Плевать, пусть варится в собственном соку.

– Ну что ты прячешься? – вдруг полуобернулся он в Муськину сторону, уже запирая ворота. – Лучше бы призналась, что поступила глупо, что сама себе враг, но что, мол, такую Бог создал, а? – И опять знакомый брелок с ключами вертелся на его пальце, переливаясь в свете фонаря. – Учиться ей, видите ли, неохота, авось как-нибудь так выплывем. Надо, милая, иметь мужество признавать ошибки, понятно? – Он обнял ее за плечи, повел к подъезду.

Дома, кинув на кресло дипломат и шляпу, помог Муське раздеться, усадил.

– А если ты хочешь серьезно, то не знаю, что с тобой делать. – Он задумчиво разглядывал кончик ботинка. – В жены ты мне не годишься, я тебя не люблю. Да и ты ко мне особой страсти не испытываешь. Так? В экономки тебе не с руки, да и рано. – Ему стало жарко, он расстегнул ворот рубахи, освободил галстук. – По гороскопу ты кто? Забыл. А… Телец. Значит, «к концу недели счастливая любовь, неожиданные новости, успехи на поприще бизнеса». – Он расхохотался своей шутке. – Хотел тебе помочь, но ты не даешься. – Он взял ее за подбородок, поднял опущенную голову. – Ну? Что будем делать?

– Кинусь на остросюжетные курсы, – процедила Муська. Через минуту злость и обида отступили. Она распаковала сумку и, внимательно оглядев себя в зеркале, направилась в ванную.

Спустя месяц Муська втянулась в занятия, успешно осваивая законы экономики, новую технику. Иногда она появлялась в НТЦ, чтобы понаблюдать, как новый преподаватель учит поступивших, забегала и во вновь оборудованное помещение фирмы. Глаз радовала темно-вишневая, итальянского дизайна мебель, из живых березок аллея в кадках, она наслаждалась кайфом удивительного сервиса: посылкой факсов, электронной почтой, DHL, ксерокопированием. Получить дымящийся кофе из автоматической кофеварки не составляло проблемы. И все же к самой деятельности фирмы она была равнодушна. Уже через месяц Муська совмещала занятия на курсах с работой. Об отселении в снятую комнату речи больше не было. Они перешагнули черту раздельности.

Как-то, примчавшись днем, он упомянул о приеме в ресторане, обронив что-то о необходимой парадной экипировке: «Купишь вечернюю шмотку и еще что-нибудь», и выложил на это солидную сумму. Муська насторожилась («длинные тосты, официальщина, все друг друга обнюхивают – тоска»), она вспомнила ночные гулянья с Френсисом, быть может, ей пора выходить на люди, освобождаться от наваждения. Она вертелась перед зеркалом в новом платье, с удивлением обнаруживая незнакомое лицо взрослой, привлекательной женщины, и внезапно в ней вспыхнуло желание нравиться. Для бодрости она глотнула шампанского и, когда Виктор Михайлович вернулся, уже отбросила последние сомнения. С недоумением он прислушивался к ее голосу, напевавшему веселую мелодию, пока она наводила марафет.