Предсказание

Но что бы ни восклицали и ни спрашивали, ясно было одно: на смену аристократкам кино, красавицам тридцатых-сороковых годов пришла на экран девочка с улицы, с ужасными выходками, презиравшая все нормы воспитания, отбросившая многие условности буржуазной морали.

Усиленные прессой любопытство и жажда сенсации гнали толпы молодежи Америки и Франции посмотреть сцену в ленте «И Бог создал женщину», где восемнадцатилетняя Жульетта (Брижит Бардо) бросала вызов деньгам, карьере, благопристойности.

На яхте промышленника Эрика Каррадайна, волочащегося за Жульеттой, один из его гостей лениво бросает ей:

«– Вы слышали о пылесосах Вижье?

– Да.

– Это я. Вы знаете сахар Лефранк?

– Да.

– Это я… Потанцуем?

– С пылесосом – никогда!»

Такого зритель еще не слышал с экрана.

Брижит Бардо не раз сравнивали с Мэрилин Монро. Да, в формах фанатизма публики было много общего, но небольшой сдвиг во времени сформировал два разных символа.

Мэрилин Монро – возлюбленная всей Америки (sweet heart) – была порождением Голливуда в его первоначальном стандарте «фабрики грез». Ее сделали блондинкой, учили хохотать, когда ей было тошно, олицетворяя процветание и успех, ей даже придумали искусственное имя – Мэрилин Монро – взамен собственного. Когда Галатея была готова, ее искусственно подняли из нищеты приюта на пьедестал всеобщей возлюбленной Америки. В тридцать шесть лет это кончилось. Она не выдержала кошмара публичности, одиночества, бессонницы, доводящей ее до нервных расстройств. Поразительно, снявшись в роли мисс Фитц с Кларком Гейблом в одноименном фильме, она так и не сумела примениться к роли, которую ей предназначало общество. Ей недостало сил доиграть до конца современный вариант сказки о Золушке, выбившейся в принцессы.

Брижит Бардо была прежде всего беззастенчиво натуральна. Раскованностью чувств, независимостью поведения, эпатажем выходок и высказываний она отрицала привычные атрибуты «фабрики грез». В ней все было естественное, все свое. Как и Мэрилин Монро, она раздевалась на экране, но, казалось, без всякого желания разжечь публику, а просто потому, что ей так самой захотелось, с такой легкостью, будто нагота была ее костюмом. В ней был тот шик естественности, который стал повальной модой.

– В чем же, по-вашему, причина вашей фантастической популярности? – спрашиваю ее.

– Ничего таинственного, – смеется она. – Мне кажется, я просто отвечала определенному образу, которого требовало время.

Брижит Бардо действительно попала в «подходящий момент». В этом прямая связь между нею и временем. Но символы эпохи, подобные Брижит Бардо, всегда вступают с действительностью и в обратную связь. В мире, творимом массмедиа, история выворачивается наизнанку. Она начинается фарсом, а кончается трагедией. Существование Брижит породило поток сознания, вещей, системы представлений, которые сами наложили свой отпечаток на последующее развитие событий.

Увы, миф всегда имеет две ипостаси. Одну – восходящую, когда кумир – это божество, недоступность драгоценного оригинала; другую – нисходящую, когда, размноженный в бесчисленных копиях, его воспринимают как общедоступную репродукцию. В период формирования, наращивания слава кумира – всегда отражение новых форм и понятий. В период массового тиражирования создается клише, отливающее черты «идола» в стандартную маску. Теперь толпа хочет одного: чтобы каждый вздох, каждая подробность жизни кумира принадлежали только ей…

В какой-то момент, когда выпит кофе и о многом уже говорено, я все же решаюсь на бестактность и задаю вопрос о причинах ее ухода из кино.

– Если не хотите, не говорите, – замечаю я, – но только правду: почему все же?

– Откровенно? Мне надоело сниматься в плохих фильмах. Больше я этого делать не буду.

– Значит, решение не бесповоротно? А если будет интересный сценарий и режиссер?

– Ну, если все это будет, тогда и посмотрим.

Тема явно не интересует ее.

– Разве вы не будете тосковать по процессу съемок, самой работе?

– Нет, – говорит она убежденно. – Кино для меня никогда не было существом жизни.

– Что бы вы хотели изменить в окружающем мире, чтобы быть более счастливой? – задаю я ей вопрос, который задавала многим.

– Людей, – выпаливает она не задумываясь. – Характеры людей. Надо жить с людьми, а это невозможно.

– Но почему? – поражаюсь я. – Разве люди не доказали вам свою любовь?

– Нет. Известность – это совсем другое. Но и слава моя создана в значительной степени ненавистью.

Действительно, на разных ступенях славы Брижит как рефрен в ее высказываниях возникает мотив враждебности к ней окружающих.

«Это большая радость – говорить с людьми, чувствовать их любовь и дружбу, – замечает она в интервью четырем корреспондентам крупных газет и журналов, данном ею на телевидении год назад. – Но вообще-то первая реакция человека по отношению ко мне – агрессивность».

– Говоря со мной, люди теряют естественность, – жаловалась она раньше, – я подхожу к ним, они уже совсем другие. Подчас я даже думаю, что я – это не я.