Предсказание

Пока я вслушиваюсь в плавное течение беседы за столом в нарядной гостиной Питерсенов, услужливая память высвечивает кадры кинохроники: кортеж во главе с открытой машиной президента в Далласе на пути от Мейн-стрит к Элм-стрит, непроизвольное движение Джона Кеннеди вперед после выстрела, с лицом залитым кровью, его жену, в розовом костюме и изящной шляпке, с ярким букетом цветов, только что ослепительно улыбавшуюся, а теперь как бы сползающую вслед за ним из машины с остекленевшим взглядом. Вспоминаю я и череду последовавших событий: удар, быть может не меньший для Жаклин, чем смерть мужа, – близкое, как эхо, убийство Роберта Кеннеди, брата президента, долгое и мучительное расследование, страх за детей – весь этот поток несчастий, связанных с насилием и бессилием, быть может, повлиял на ее решение – заключить новый, многими непонятный брак с крупнейшим греческим судостроительным магнатом Аристотелем Онассисом в 1968 году и уединиться с детьми под надежной охраной на его острове Скорпиос. Когда и это безопасное уединение оборвалось смертью второго мужа, миссис Онассис вернулась в Нью-Йорк и вскоре начала сотрудничать в издательстве «Вайкинг», где, в частности, выпустила интересную книгу об истории русского костюма.

Очевидно, в связи с публикацией книги беседа за столом коснулась истории России. Воображение американцев поражают изысканность узоров на тканях царствующих особ, своеобразие и обилие драгоценных украшений на платьях, головных уборах, поясах. Жаклин немногословна. Отвечая на вопросы, она вспоминает о недюжинном уме и образованности императрицы Екатерины II, ее силе духа, вольном поведении; кто-то приводит в пример переписку с Вольтером и другими просвещенными людьми века. Затем разговор становится общим, перекидывается на последние газетные новости, касается предстоящей выставки советского авангарда, возрождения интереса в мире к Кандинскому, Петрову-Водкину, Малевичу, Филонову, Гончаровой, Серебряковой.

В какой-то момент наступает затишье, ковровые настилы поглощают остатки голосов, и тут я все же решаюсь и задаю Жаклин вопрос, который мучил меня весь вечер:

– Что же случилось с вашей дочерью Каролиной?

Гости спешат разъяснить происшедшее в Лондоне, высказывают предположение о том, как могла попасть бомба в машину. И сквозь все это – моя неуместная настойчивость, неудержимое желание проникнуть в психологию женщины, которую преследует рок.

– Как вы теперь поступите? Наверное, небезопасно ей оставаться в Лондоне?

Впоследствии свидетель разговора, профессор Уэсли Фишер (уточнявший для меня многое из сказанного за столом), заметил, что вряд ли кто-либо другой из присутствующих мог поговорить об этом с Жаклин. На подобный вопрос могла отважиться только иностранка.

По лицу миссис Кеннеди проскальзывает легкое недовольство.

– Я думала об этом, – поднимает она широко расставленные, всегда чуть удивленные глаза. – И первым моим побуждением было немедленно потребовать, чтобы Каролина вернулась. Но я остановила себя. Поразмыслив, я пришла к выводу, что, заставив ее вернуться, я навсегда передам ей мой страх. – Жаклин медлит, переводя взгляд с одного собеседника на другого. – Моя дочь не должна испытывать страха, иначе не выдержит. Каролина обязана знать, что это может случиться, но не испытывать страха, ведь она – Кеннеди.

Наступает пауза. Мы никогда не узнаем, о чем подумала вдова президента в ту минуту. Потом она добавила:

– Я спросила дочь по телефону: «Что ты собираешься делать?» Она ответила: «Ничего. Все нормально». И я не стала настаивать на возвращении.

Мне не захотелось тогда соглашаться с подобной философией матери. Однако много позже, когда открывались все новые подробности жизни семьи Кеннеди, а досужие «кумушки» в разного рода публикациях пытались оценить поступки вдовы президента с точки зрения мещанских, бытовых претензий, я осознала ее правоту. Сохранение престижа семьи с ее нескончаемой Орестеей, за которой следил мир, вызывая у одних восторг на грани обожествления, у других – ненависть (как к клану), было самым надежным способом самосохранения ее членов. И Каролина должна была жить, отбросив тревогу, с высоко поднятой головой.

Прошли годы.

В следующий приезд мне не довелось увидеться с Жаклин Кеннеди-Онассис. Но получилось так, что на сей раз я ненадолго задержалась в Далласе. Все кипело вокруг предстоящих через три дня выборов. Сторонники Буша и Дукакиса выбрасывали на страницы газет и телевизионные экраны последние доводы в пользу своих кандидатов. Моя переводчица и спутник в путешествии американка Мишель Берди (Мики) очень радовалась, что мы будем наблюдать предвыборные митинги, затем само голосование, да к тому же в Далласе! Но мне хотелось еще успеть пройти по улицам, которые хранят память о последних днях и часах погибшего здесь президента.