Предсказание по таблетке

«За один месяц дедушка успел переоборудовать всю квартиру. Он проявил такую настойчивость, что пришлось подчиниться. Казалось, ему доставляло удовольствие заниматься переустройством. Дедушка консультировался с Лялькой, ездил по магазинам, часами сидел в Интернете. Все это время я жила в его квартире, и, по-моему, ему это нравилось. Мы вместе ужинали, вместе проверяли сочинения, обсуждали текущие новости, слушали музыку. В этот месяц мы оба почувствовали, что такое настоящая семья. Не надо было следить за словами, надевать приличествующие случаю маски. Я чувствовала: меня ждут, мне рады, обо мне заботятся. Садилась за стол и ощущала блаженство. Блаженство было многомерным и состояло из радости, что тебя любят; из мысли, что тебя никто не перевоспитывает; из удовлетворения, что твою работу ценят, и еще из десятка непередаваемых нюансов. Одним словом, я приходила домой!»

Резкий, нетерпеливый звонок не оставил шансов на новые потоки слез, уже дожидавшихся своей очереди. Телефон не звонил так давно, что я уже успела от него отвыкнуть.

«Зачем он звонит? Я ни с кем не хочу говорить!»

«Ты должна общаться с миром, — послышался голос Варьки. — Должна!»

Я вздохнула и подняла трубку.

— Слушаю.

— Рита! Риточка! — раздался взволнованный голос. — Наконец-то ты отозвалась! Я места себе не находил! Что случилось? Как Дмитрий Павлович?

— Морис! — ахнула я.

— Да, да!

— Дедушка умер. Два месяца назад.

— Ох! — голос Мориса на мгновенье пропал. — Я чувствовал, чувствовал, что случилась беда. Такой человек… и ушел!

— Спасибо, Морис! Спасибо за эти слова.

— С тобой все в порядке?

— Сейчас да.

— Что значит сейчас?

— Я лежала в больнице, затем — дома. Теперь — все ничего.

— Ничего, — повторил Морис. — Хочешь, приеду?

— Нет, нет!

Я запнулась. Тишина, повисшая между Москвой и Парижем, нарушалась слабыми тресками и тихим жужжанием.

— Я сама приеду. В начале июля.

— Обещаешь?

— Да!

— Целую тебя!

— До встречи!

Я положила трубку и прижала руку к груди. Мое сердце громко ухало, и этот звук напоминал удары колокола Нотр-Дама.

«Бам, бам, бам!» — стучало в висках.

«Дум, дум, дум, дум!» — вторило сердце.

Неторопливый ход мыслей был нарушен, и я в волнении заходила по комнате. Жизнь ворвалась в меня, стучала в окно, лезла в уши.

«Морис!»

Глава 2

31 мая я вышла на работу. В лицее стояла непривычная тишина. Никто не бежал по коридорам, никто, притулившись у подоконника, не списывал домашние задания. Я подошла к парадной лестнице и растерянно огляделась.

«Надо было позвонить Нюте. Похоже, в лицее сейчас никого нет».

— Маргарита Владимировна, дорогая! Рад вас видеть!

Меня обхватили пухлые руки, и, обернувшись, я увидела Адамыча.

«Как всегда, подкрадывается незаметно».

Я приветливо улыбнулась и сказала:

— Здравствуйте, Александр Адамович!

— Не представляете, как я рад! Как рад! — елейным голосом проговорил Адамыч.

«Сколько же в нем сиропа! Не человек, а леденец!»

Образ конфеты, укутанной в обертку с названием «Адамыч. Леденец с начинкой», заставил меня вновь улыбнуться. Адамыч сцепил толстые пальцы и, положив их на свой внушительный живот, замурлыкал:

— Оказывается, вы уже улыбаетесь! Очень хорошо!

Он поднял брови и изобразил скорбь.

— Как мы за вас волновались! Как переживали! Такое несчастье! И крепкий человек не выдержал бы, а тут — хрупкая женщина.

Адамыч заметил тень, пробежавшую по моему лицу, и тут же сменил тему.

— Ваши ребята очень скучали! «Когда выйдет Маргарита Владимировна? Будет ли на экзамене? А на выпускном?» Мне кажется, они вас искренне любят!

Адамыч от удовольствия прикрыл маленькие глазки, и могло показаться, что в любви 11 «Б» есть и его заслуга.

«Что это он так расшаркался? — думала я, глядя на лоснящееся лицо директора. — Раньше за ним этого не наблюдалось. Может быть, действительно сочувствует?»

— Надеюсь, увидеть вас на работе. Сами понимаете, экзамены!

За немудреным словом «экзамен» проглядывались десятки сочинений одиннадцатых классов, изложения девятых, устные экзамены по литературе и русскому языку.

— Я уже вышла.

— Как вы меня обрадовали!

— А что, в лицее никого нет? — спросила я, предупреждая новое извержение сиропа.

— Почему нет! Учителя на рабочих местах, готовятся к экзаменам.

Он покатился к лестнице.

— Хотите вас провожу?

— Что вы, Александр Адамович! Не стоит беспокоиться, сама дойду!

Мысль, что Адамыч будет сопровождать меня по лицею, была нелепа, и, кивнув ему, я быстро пошла к кабинетам. Около одного из них я остановилась и заглянула в дверную щель. За учительским столом сидела Нюта и штамповала тетрадные листы. Просунув голову в дверь, я тихо сказала:

— Здравствуй, Нюта!

— Ритка, солнышко мое!

Нюта бросилась ко мне.

— Смотри-ка, какой молодец! — она прижала меня к своей пышной груди. — А я вот, видишь, занимаюсь «интеллектуальной работой»! Кураторы — в запарке, а в нашем лицее кто крайний?

— Анна Сергеевна!

— Правильно! Анна Сергеевна и листки проштампует, и бархатную скатерть постирает, и…

— Зачем бархатная скатерть? — перебила я.