Предсказание прошлого

Вспоминались мне бесконечные ночные разговоры, во время которых я позволял убедить себя, что сам во всем виноват, ибо я – полный ноль, и никакого во мне честолюбия, что не думаю о будущем (в те времена еще о нашем общем будущем). И то утро, когда я наконец сдался, побежденный неумолчным менторским голосом жены-учительницы. Всплыли в памяти ночи, проведенные над учебниками, и бесчисленные чашки черного кофе. Вновь воскрес и тот вечер на пражском Главном вокзале, Пепа Каминек в форме младшего сержанта, бдительно следящий, чтобы я все-таки сел в скорый поезд на Жилин.

– Подумаешь, позор для части, – говорил он мне тогда. – Завалите экзамены – бросайте армию и подавайтесь к нам на стройку. Чинов и званий там, конечно, не дождешься, зато деньжата будут водиться. И на жену вашу хватит.

Я подозрительно глянул на Пепу. Не следовало ему так говорить. Едва он, помахав мне рукой в последний раз, отвернулся, я выскочил из уже тронувшегося поезда и помчался на другой вокзал. В Кадани я был после полуночи. Жена моя явилась домой только через два дня. Раньше она меня не ждала.

Вспоминалась вереница ночей, проведенных в разных гарнизонах. Хотя и не всегда я коротал их один, эти более чем десять лет сливались в сплошную туманность без единой ясной звездочки. Наконец возник в памяти и тот поздний рассвет, когда Влтава была мутной, как глаза утопленника, а я стоял на понтоне под пролетом моста. Я будто вновь услышал чей-то крик, треск металла, ощутил сокрушительный удар, секунду ослепляющей боли, а потом – тьма, бесконечная ночь беспамятства, когда я балансировал на краешке той самой длинной из всех ночей, которая однажды ждет каждого из нас.

Снова меня обступают белые ночи, проведенные в палате стршешовицкой больницы, где двери открывались и закрывались для других пациентов, а я лежал пластом в гипсовом саркофаге и не знал, встану ли еще когда. А если и встану – что дальше?… Моя жена (она все еще была моей женой) эти двери ни разу не открыла. Зато однажды в них появился инженер Йозеф Каминек, главный прораб стройки, соседствующей с тем злосчастным, предназначенным на слом мостом. Вот потому-то я и нахожусь здесь сегодняшней ночью. Этот на редкость сообразительный паренек смекнул, что пострадавшего офицера зовут точно так же, как его бывшего командира. А еще я оказался здесь и потому, что Йозеф кроме головы наделен кое-чем на сегодня довольно редкостным. Сердцем.

Я вспоминал все это, а может, и видел во сне. Спал, и мне снились тяжелые сны, по сравнению с прошлым они были, правда, розовыми видениями. Снился беловолосый человечек в мексиканском сомбреро, в котором я его никогда не видел, галопирующий верхом по бесконечной пустыне, какой я вообще никогда не увижу. Взмокший от пота, терзаемый жаждой, со скрипящим на зубах песком, догонял я эту маленькую фигурку, белеющую на темном горизонте, но, как ни старался, расстояние между нами не сокращалось. Копыта моего коня отбивали стаккато по вытоптанной земле. Вздрогнув, я проснулся. Барабанная дробь звучала прямо над ухом. Я повернул голову. В темном прямоугольнике окна стояла девичья фигурка в белом, быстро и непрерывно, словно печатая на машинке, постукивая по оконному стеклу.

– Вы спите? – тихонько спросила гостья.

– Нет. – Я сел и зажег свет.

Пани Дроздова резко отвернулась от света. Светло-каштановые волосы засияли роскошным блеском.

– Это вы? – глупо спросил я. – Йозефа тут нет.

Она улыбнулась слегка растерянно и чуточку вызывающе.

– Но я к вам пришла. Можно войти? – Не дожидаясь ответа, она перебросила стройные свои ноги через подоконник.

– Подождите, вы испачкаетесь, – запоздало спохватился я и подбежал к ней как раз вовремя, чтобы подхватить в объятия. Нога у нее подвернулась на одной из моих туфель, валявшихся под окном.

На миг она прижалась ко мне, тоненькая, из-за высоких каблуков почти одного со мной роста. От волос, коснувшихся моего лица, исходил слабый запах сирени. Пани Дроздова, часто дыша, трепетала, как пойманная птичка.

– С вами ничего не случилось? – обеспокоенно спросил я, все еще не выпуская ее. И чувствуя себя при этом очень даже приятно.

– Нет. – Она непринужденно высвободилась из моих объятий и отряхнула широкую юбку. – Только я… страшновато было идти через стройку.

Я взглянул на будильник. Четверть двенадцатого.

– Вы пришли сюда одна? В темноте? Зачем?

– Мне нужно поговорить с вами. – Она огляделась, отыскала глазами единственный мой стул. – Это ничего, что уже так поздно?

– Ничего. Я привык полуночничать. – Подойдя к стулу, я незаметно обтер его рукой и придвинул пани Дроздовой. Сам сел на кровать. Голова у меня все еще была тяжелой после недолгого крепкого сна. Я посмотрел на свои босые ноги, потом перевел взгляд на благопристойно поджатые ножки пани Дроздовой в белых туфельках. Потом медленно поднял глаза к ее лицу. Она испытующе вглядывалась в меня, и мало-помалу на лице ее заиграла улыбка.