Предсказание прошлого

– Да нет. К коммунистам. А визит преуспевающего брата подлил масла в огонь. Он был прирожденный предприниматель, налоги платил как миллионер, а ведь перед войной начинал с небольшой мастерской. Ганичку и ее болвана братца ожидало будущее, можно сказать, наследных принцев. Только потом все пошло псу под хвост. У них, правда, осталась вилла на Баррандове, и Ганкина мать совершала буквально чудеса, чтобы сохранить весь этот светский лоск. Господин Антонин Эзехиаш, заправлявший большой отопительной фирмой, каждый вечер должен был снимать комбинезон и целый час мыться душистым мылом, чтобы отмыть запах автогена. Деньги-то он продолжал делать все время, я думаю, он тогда припрятывал массу дефицитных материалов. Дядюшка из Америки всем им дал по мозгам, заявившись перед ними в широкополой шляпе, с рассказами о гасиендах и яхтах миллионеров.

– Луис был богачом?

– Нет, вряд ли. – Йозеф усмехнулся, но усмешка тут же слетела с его лица. – По крайней мере не по масштабам той части света, откуда он прибыл. Я думаю, он был просто состоятельный человек. Им-то, конечно, мерещилось, что их родственник – миллионер. Хотели пристроить под его крылышко Ольду – Ганкиного брата. Рассчитывали, что он уедет с ним да там и останется. А дядя сразу раскусил Ольдржишка – да и не захотел связываться с племянничком, хотя и был человек одинокий. Вот Ганку он бы взял. Но ей тогда всего семнадцать исполнилось, и она за его мексиканским наследством не гналась.

– Ганка не похожа на брата?

– Скажешь тоже! – с горячностью воскликнул Йозеф. – Это не девчонка, а золото! Ничего общего с этой семейкой. Нелегко ей, да еще и замуж вышла неудачно. Нашла себе самого большого обалдуя из всего нашего выпуска. Живут они с матерью и братом в своей баррандовской вилле и, думаю, здорово там грызутся. Ганке с ними не сладить, плачет где-нибудь в уголке, что еще остается… Я хотел как лучше, – сказал он разочарованно. – Для вас обоих. Вы бы здорово подошли друг другу.

– Эх ты, сводник! – задумчиво протянул я. Что бы он там ни говорил, эта «золотая девчонка», казалось мне, чем-то вписывалась в свою буржуазную семейку. – А как они относились к этому дядюшке, когда тот вернулся? – спросил я.

– Не знаю. Ганка-то уж точно хорошо.

– Тогда почему она не знала, что он там, на вилле?

Йозеф пожал плечами.

– Он что, насовсем вернулся? Может, на экскурсию приехал на старости лет?

Йозеф снова пожал плечами. Мы помолчали.

– Ты говорил, что в том помещении были модели корабликов, машинок, железная дорога? – вдруг вспомнилось ему.

– Да.

– Он их тридцать лет собирал. Раз привез с собой, значит, решил остаться.

Я поднялся.

– Есть хочу. Пойдем куда-нибудь поужинаем.

Йозеф, поколебавшись, нерешительно сказал:

– Надо бы позвонить Ганке. Может, ей что нужно.

– У нее ведь есть муж, брат, – с раздражением буркнул я.

Йозеф ответил извиняющейся ухмылкой. Когда я выходил из душевой, он высунул голову из своего кабинета.

– Иду к ней только ради тебя. Вдруг возникнут какие осложнения, вы ведь там вместе были, а?

Я продемонстрировал ему, что в запасе у меня имеются ухмылки не менее омерзительные.

* * *

Ночь была такой жаркой, что роса испарилась, не успев окропить слой пыли на остатках выносливой зелени, вымахавшей вокруг моего жилища. Я снова открыл окно, которое по привычке захлопнул перед уходом. Вполне можно было его и не закрывать, потому что случайному гостю нечего отсюда уносить. Одеяло на кровати да кое-что из дешевой поношенной одежды – ничего такого, чем я бы хоть как-то дорожил. В Прагу я приехал с пустыми руками, или – если это вам покажется благозвучнее – с голым задом. У меня была одна знакомая, тонкая интеллектуалка, которой эта вульгарная метафора страшно нравилась.

Я валялся на кровати одетый, стряхивая пепел на стоявший на груди фарфоровый подносик. После теплого пива, которым я запил свой холодный ужин, во рту у меня был привкус, словно я глотнул из лохани, где буфетчик ополаскивал пивные кружки. Спать не хотелось. Я вспоминал другие ночи, те, когда, вернувшись с учений, падал от усталости, но все-таки не один ложился в супружескую постель в спальне премиленькой виллы на окраине Када-ни. Вспоминал знойные летние ночи, столь похожие и непохожие на сегодняшнюю, когда пятнадцать лет назад я гулял по берегу Огры с девушкой, изящной и нежной, как дымка, поднимающаяся на рассвете над речной гладью. Вспоминал те долгие, мучительные ночи, когда из всей крепко спящей роты я один бодрствовал. И ту первую ночь, когда, явившись без предупреждения, нашел дом пустым. Вспоминал полуночные ссоры, слезы, примирения.