А в общем после этих двух уходов-отъездов – Арайи и Александра – все как-то зашевелилось, задвигалось, проснулось. Зачарованному, волшебному царству пришел конец. Даже скучливые караульные, слоняющиеся по дому, как-то вписывались в происходящее, смотрелись детальками большого механизма, в котором с негромким прищелкиванием вращаются какие-то колесики и шестеренки. Профессор сказал: есть мир сакральный (пространство мифа) и мир профанный (обыденная жизнь). Мы перескочили из одного в другой. Теперь обыденная жизнь движется картезианской философией, умопостигаемыми, почти механическими законами, описанными, если угодно, не только у Декарта, но и у Маркса. Поэтому красногвардейцы мне такими и видятся.
Ну, я где-то даже и не против этого перехода (в мифе много ли проживешь?), лишь бы еще и Алекса под сурдинку не пустили в расход.
Решили, что Юлия снесется с Максимилианом и уедет вместе с ним и его родителями. В Москве она попробует отыскать Надю и через нее похлопотать за Алекса.
В конце концов, я уговорила ее взять с собой еще и профессора. В Синих Ключах ему оставаться никак нельзя, а в одиночку по нынешним дорогам и временам он еще не пропадет ли по дороге? Я себя после винить бы стала – Алекс мне объяснил про ущерб науке, да и вообще, живой же человек, всегда жалко, если за так пропадает. Профессору при расставании наказала мне непременно написать, как устроится.
– Куда же вам писать, милая Любовь Николаевна? – с улыбкой спросил он. – Ведь совершенно непонятно, где и как мы все окажемся в ближайшее время.
– Про меня как раз все понятно, – возразила я. – Я рано или поздно окажусь поблизости от Синих Ключей. Если буду жива, конечно. Ну, а покойникам письма в конвертах вовсе без надобности. Так что пишите на почтовое отделение в Торбеевке, не ошибетесь.
Лошадей красноармейцы не дали. Ушли пешком – сначала в Пески, после в Алексеевку. Там железная дорога.
Посмотреть на княгиню Юлию с узелком – сплошное удовольствие. А профессор молодцом: смастрячил себе из рогожи мешок на лямках, взял посох, который Фрол ему срубил, волосы седые по-мастеровому каймой подвязал – и тронулся в путь так естественно, как будто всю жизнь странничал.
Боялись, что чувствительный Герман станет тосковать, и как бы не заболел. Но он отъезд матери как будто и не заметил, или по всякому ничего никому не показал. Тамара при нем и на том спасибо. А еще он как-то с приездом Вали взбодрился, стал лучше говорить и вообще тронулся в развитии. Даже опекать Валю пытается. Смешно, учитывая, что Валя хоть и младше, но развитее Германика, и сильнее, и, уж конечно, здоровее. А Валя как будто чувствует, и всех гоняет и колотит, кроме Германа. Поэтому тут у нас локальный, отдельный от мировой революции, – вечный бой. Валя заденет Любочку, на него поврозь или вместе с желанием проучить кидаются Агафон и Владимир. Капочка и Германик бросаются всех мирить и тоже от кого-нибудь огребают. Тут единым фронтом вступают старухи с руганью, тряпками и скалками…
Караульщики наши от скуки поделились по сторонам, сочувствуют кто кому, чуть ли не ставки принимают – кто нынче кого победит. Самая большая партия, конечно, за Валю – он младший и он боец, бесстрашный и неутомимый, это им импонирует. А что его отец нынче против их стороны воюет, так это им ничего не портит…
Из остающихся приблизительно грамотные Феклуша и Филимон. Подумав, я выбрала Феклушу и велела ей раз в три дня посылать мне в Москву на почту 2го участка Тверской части хоть три строчки о том, что в Ключах делается.
Ехать в Москву придется по-любому. Алекса попытаться из Чеки достать. И что-то с детьми и Синими Ключами надо делать. Пока никаких совсем мыслей нет, и посоветоваться не с кем. Камиши нет, Марыськи нет, Машу-поповну расстреляли, Юрий Данилович, Лев Петрович и Мария Габриэловна умерли (ну это, может, и к лучшему, если, конечно, на том свете революций не бывает). Аркаша… Не думать. Не думать. Алекс прав: если он жив и если бы хоть сколько хотел, так всегда знал, где меня найти. Не думать. Есть и поважнее дела, на которые нужны силы.
