– И даже более того, – сказала Люша Аркадию спустя время. – Ты разбираешься в чужих телах лучше, чем в своем собственном. Это так глупо. Ведь на нем тоже можно учиться. Я сейчас буду тебя учить. Что ты про себя знаешь?
– Я всегда старался не смотреть в зеркало. И коллекционировал свои недостатки, как иные коллекционируют марки или жуков. А ты знаешь свое тело?
– Конечно! Я его вдоль и поперек изучила еще тогда, когда вовсе не могла сыскать своей души… А тебе оно нравится?
– Бесконечно, мой огонечек.
Потом Аркадий встал, подошел к столу, открыл лежащую на нем тетрадь.
– Ты опять хочешь украсть мой дневник? – потягиваясь, спросила Люша. – Если пожелаешь, я могу тебе его подарить. Правда, должна сразу предупредить: тебе там не все понравится… Но хоть память обо мне останется. Ты ведь скоро уедешь? Как всегда? Спасатель. Спас – и исчез. Пациенты и революция.
– Нет, не украсть, – сказал Аркадий. – Я хочу написать в твоем дневнике.
Склонился, взял карандаш и на последней странице написал бегучим и непонятным для большинства «докторским» почерком:
Люша подошла неслышно, прочла из-за его спины. Обняла и прошептала куда-то между лопаток:
– Я согласна. Навсегда.
Эпилог
(
– Это победа, мой генерал!
Смуглые лица вооруженных людей, покрытые разводами не то маскировочной, не то боевой раскраски, выражали радость и восхищение.
– Командующий Эстигаррибия будет доволен?
– Несомненно, друзья! Стратегия полковника Рождественского блестяще себя оправдала и теперь наша единственная проблема в районе Нанавы – как поскорее похоронить боливийских мертвецов и куда девать боливийских пленных…
(Речь идет о так называемой Чакской войне 1932–1935 – войне между Парагваем и Боливией за обладание областью Гран-Чако (которая, как ошибочно считалось, обладала большими запасами нефти). Самая кровопролитная латиноамериканская война XX века. – прим. авт.)
Отряд, собравшийся в изгибе высохшего русла реки, выставил часовых и расположился на привал. Проводники, индейцы гуарани, сидели на корточках возле русского генерала Беляева и тихо смеялись. Они безгранично доверяли человеку, который знал их язык и обычаи, и в конце 20‑х годов больше десяти раз приезжал и жил среди них в составе различных этнографических экспедиций. Парагвайские крестьяне, превращенные в солдат всеобщей мобилизацией, чистили ружья и подкладывали в огонь ветки смолистого кустарника. Темнело. По верху русла в тучах мошкары порхали летучие мыши (впрочем, если зазеваться, некоторые из этих мышей не отказались бы напиться и человеческой крови) и темно-красными конусами возвышались термитники.
– Полковник, в нынешнем сражении ваш сын сражался как лев. Мои индейцы подумывают о том, чтобы дать ему новое, индейское имя – в честь его воинских заслуг. Валентин Валентинович, примите мои поздравления.
Высокий загорелый юноша с резкими, но привлекательными чертами лица вскочил, уронив миску с похлебкой, и, покраснев, молча отдал генералу честь.
– Генерал, не смущайте его, – попросил явно польщенный полковник. – Он у меня безусловно честен и отважен, но слегка диковат.
– Честь и отвага для воина искупают любые недостатки, – усмехнулся Беляев. – Садитесь, милый юноша, пожалуйста, поешьте спокойно… Полковник, я действительно восхищен вашей прозорливостью. Если честно, то я не верил, что боливийцы так очертя голову ринутся в открытый нами проход…
– Это было нетрудно, мой генерал. Ведь мы оба уже воевали против германцев и знаем, как они сражаются. Пусть боливийские силы изначально в два раза превосходили наши и Соединенные Штаты помогали им с вооружением. Но любое нарушение прямолинейной тактики, логики, порядка, отступление, партизанская война – и все их планы сразу рушатся… Впрочем, не только немцы. Наполеон, помнится, тоже споткнулся…
– Да. Как странно все получилось… На далеком американском континенте снова – русские против немцев.