Холодная весна и жаркое душное лето.
Трудно писать, говорить и даже мыслить плавно и непрерывно. Все – какими-то нервными скачками, вспышками, как во время ночного артиллерийского обстрела.
Мелочи военной жизни.
Чтобы разместить обоз, солдат и офицеров, выгнали из домов жителей очередной деревни. Они никуда не ушли, благо – тепло, расположились в ближайшем леске на манер цыганского лагеря. Если ветер дует с юга, до двора хаты, где мы разместились, доносился плач детей. На узких подоконниках яростно цвела алая, белая и лиловая герань. Я поливал ее из кувшина. После, во время тарнопольского прорыва, всю деревню под корень разрушила и сожгла австрийская артиллерия.
Большая часть противогазов испорчена – через активированный уголь из их фильтров солдаты и офицеры очищают денатурат. Половина офицеров всегда пьяна.
Офицеры винят в поражении большевистскую агитацию. Мне, не владея стратегической информацией, трудно судить, однако немцы вначале прорвались на небольшом участке, наш командир полка после говорил, что хватило бы роты, чтобы загнать их назад.
Но – бросая все, бежали штабы. Удрали так споро, что не успели поставить в известность находящиеся на позициях полки. Потом узнали: даже штаб фронта, сидевший в Бердичеве, за триста километров от первой линии окопов, погрузился в вагоны и поехал к Киеву.
Отступление.
Связь была прервана, на мосту через реку Стырь – пробка, потому что каждая повозка старается проехать первой. В темноте мокрые лошади грызутся между собой, в воздухе вместе с дождем висит тяжелая брань. Где противник – никто не знает.
Утром прилетели австрийские аэропланы с крестами на крыльях, обстреляли из пулемета отступающий обоз. Мертвое пространство при вертикальной стрельбе огромное, прицельное попадание почти невозможно. Пострадала одна лошадь, среди людей не было не только убитых, но и раненных, тем не менее страх всех парализовал – стреляют сверху, бежать некуда. Иногда моральный урон страшнее физического.
– Пане, русские насовсем из Галиции уходят? – спрашивают жители с живейшим интересом.
В Збараже расположились на ночь в парке, окружающем замок местного магната. Заросший ряской пруд напомнил Синие Ключи. Челюсти немедленно свело судорогой, почти час не мог говорить. Прав Петр Ефимович, уездный доктор? Если вдруг останусь жив я и научная медицина, надо бы исследовать данный феномен подробнее и написать статью. Электрическая природа или химическая?.. Связи и никаких вестей по-прежнему не было, только через двое суток к нам случайно прибился заблудившийся телефонист бежавшего штаба 3й дивизии.
Все растеряны и озлоблены.
– Большевистская агитация и германские шпионы, – говорят офицеры.
– Все нарочно, – говорят солдаты. – Происки контрреволюции. Штабные устроили отступление, чтобы лишить солдат гражданских прав.
Начальник дивизии (умный и честный служака), вернувшийся из командировки и не нашедший свой бежавший в тыл штаб, молчит и остервенело сбивает стеком головки чертополоха.
Когда мы вошли в Тарнополь, тарнопольский гарнизон как раз начал удирать. Обозы, химические команды, автомобильные части. Удирали наспех, бросая имущество. При этом у солдат хватало времени громить магазины. К ним присоединилось и несколько офицеров. Справедливости ради – только офицеры военного времени, кадровые офицеры, напротив, пытались погромы предотвратить, кое-кто даже с оружием в руках защищал жителей домов, в которых они квартировали.
Солдаты чуть не руками ломали железные решетки. Разгромили винокуренные склады, растащили все – мануфактуру, канцелярские принадлежности, скобяные товары, бумагу… Раж все нарастал, уже не слишком похожие на людей персонажи врывались в дома, тащили ковры, посуду, подушки и перины. Пух летал по дворам. Повсюду крики: бей жидов! Если бы не страх перед немцами – быть погрому.
Когда большая часть обозов и пехоты ушла, жители осмелели. Бросали из окон камни, выливали на головы солдат помои, бросали горшки с нечистотами, кое-где даже стреляли. Занятно, что в результате одерьмованными оказались практически все офицеры, которые задержались, стараясь охранить местных от солдатского произвола. С проклятьями они бросались с шашками наголо в квартиры, те, конечно, заперты. Отдавали приказ солдатам. Те – с энтузиазмом ломали, грабили, потом поджигали дома.
Пример тому, что в момент всеобщего озверения все человеческие чувства превращаются в нечеловеческие.
Что делал в Тарнополе я сам?
Да как всегда – ничего интересного. Без боя захватил местную аптеку (аптекарь с семьей прятался в кладовке с медикаментами), поставил у трех уличных окон трех солдат своего взвода с винтовками, еще двух положил с пулеметом на заднем дворе. Разместился в относительном удобстве и покое и два дня лечил ожоги, травмы. Когда идет погром – травм много, никуда не денешься. В результате своего личного грабежа значительно разжился медикаментами – желудочные, сердечные средства, морфий, камфора, шприцы, пара клистирных трубок…
