Представление о двадцатом веке

Где-то в глубине дома, в какой-нибудь гостиной или в кабинете, Старая Дама по-прежнему каждое утро диктовала секретарю передовую статью газеты — сама она так и не научилась читать и писать, — и в это время в таких же комнатах очертания ее мужа, дедушки Амалии, о котором окружающий мир уже давно забыл, постепенно расплывались, а через несколько лет он и вовсе исчез. Старая Дама все реже и реже появлялась перед родственниками, и за все свое детство Амалия видела ее лишь несколько раз. Толпы поверенных и секретарей, без которых теперь было не обойтись — ведь Старая Дама скупила сначала все другие газеты, а позже типографии и бумажные фабрики, — получали надиктованные ею распоряжения на листках бумаги, неизвестно каким образом попадавших по утрам на письменные столы в кабинетах и машинописных бюро, которых с каждым днем становилось все больше и больше.

Даже в знаменательный день вышеописанной премьеры, в то ватерклозетное воскресенье, Старая Дама не показалась на людях, но несмотря на ее отсутствие (впрочем, может быть именно благодаря ему), у посетителей возникло ощущение, что она где-то рядом, и такое же чувство неотступно преследовало слуг и родственников Старой Дамы. Для них приготовления к этому дню начались без всякого предупреждения: в один прекрасный день слуги услышали резкие звуки долота и с удивлением увидели шестерых иноземных рабочих, которые сосредоточенно и с завидной сноровкой выполняли некое таинственное задание, переговариваясь на незнакомом языке, звучавшем так, будто они все время облизывались. Через две недели они исчезли, оставив после себя запертую на замок комнату, в которой в следующее воскресенье и обнаружилось это чудо, ватерклозет, по тем временам, возможно, самое великолепное помещение для дефекации во всей Дании, оборудованное по заказу и на деньги Старой Дамы, которая провела свою молодость в бедном крестьянском хозяйстве, считай что на навозной куче, копала и продавала торф, пока однажды ее муж, ныне исчезнувший Фредерик Людвиг, напившись до чертиков, не выиграл ручной типографский станок и не начал издавать газету с объявлениями, которой предстояло привести его и его семейство к осуществлению нашей общей мечты — о деньгах, о куче денег.

В каком-то смысле Амалия — обычный ребенок, девочка из стремительно разбогатевшей семьи, и о ее родителях, ее детстве и жизни мы скоро узнаем больше. Но вместе с тем она — человек, сделавший открытие, она — существо исключительное, или, во всяком случае, нет сомнений, что она представляет собой нечто особенное. Вот почему мне кажется, что она во всех нас или, по крайней мере, во мне затронула какую-то струнку, и струна эта звучит, как звучит одиночество ребенка, который вырастает с мыслью, что он ни на кого не похож. Мысль эта заставляла Амалию вглядываться во все блестящие поверхности, в начищенную до блеска упряжь, в витрины магазинов и в покрытую лаком крышку школьной парты, а учителя в это время вызывали ее к доске, но она их не слышала, потому что была занята поисками великих истин в поблескивающих глубинах чернильницы. Девочки в школе дразнили ее, стараясь растормошить и надеясь преодолеть ее слишком взрослую и непонятную им обособленность, но в один прекрасный день Амалия вышла из себя, отлупила нескольких старшеклассниц, отрезала им косы и устроила на школьном дворе костер из их светлых волос, доходчиво объяснив всем, в том числе и учителям, что они приняли ее рассеянность за мягкость и что хотя она еще ребенок и ей всего девять лет, в натуре ее скрыта бездна циничной жестокости. После этого случая все оставили ее в покое, или, во всяком случае, почти все, даже слуги и мать, которой иногда приходилось часами бродить по дому в поисках Амалии, а потом та обнаруживалась где-нибудь в дальней гостиной, где она, придвинув стул к зеркалу, сидела, облокотившись на позолоченную полку и уставившись в некую точку позади своих локонов и белого накрахмаленного воротничка, а всем, кто пытался увести ее оттуда, даже матери, она отвечала коротко и дерзко, и тон ее был одновременно наглым и меланхоличным.

Не очень понятно, как ребенок так долго смог хранить тайну, возможно, Амалия и доверилась кому-нибудь, но какое это имеет значение? Ведь мы пишем историю мечтаний. Много позже Амалия вспоминала, что детство свое провела в полном одиночестве, пока однажды не обрела союзника в лице своего отца. До этого дня она молча, с отсутствующим видом, бродила по улицам или по школьным коридорам, проходя мимо людей и предметов, на которые вряд ли вообще обращала внимание, что неправильно и вредно для ребенка. Остаток дня после уроков она проводила дома, в бесконечных странствиях, надеясь хотя бы мельком увидеть оранжевых животных и лиловые леса, и могла даже заблудиться и несколько дней проплутать по дому, пока случайно не оказывалась в каком-нибудь знакомом кабинете или коридоре.