Представление о двадцатом веке

Незадолго до отъезда из Копенгагена Торвальд женился. Он встретил свою жену за год до окончания университета на одном из пиетистских общинных собраний, которое сам же и организовал. Она была молчаливой девушкой из семьи бюргеров, на десять лет старше его. Лицо ее было таким бледным, что сквозь кожу просвечивали зеленоватые сосуды. В детстве она подумывала, не стать ли ей монахиней, и Торвальд обручился с ней, потому что ее худоба и хронический кашель согласовывались с тем сочувствием ко всему человечеству, которое пробудила в нем его вера, и потому что был уверен, что она, если уж в ней так много души и так мало тела, не сможет нарушить его внутреннее равновесие. То, что он заблуждался, стало ясно непосредственно после обручения, когда сначала ее огромные темные глаза стали преследовать его в снах, а потом и вся она целиком стала вторгаться в его ночь. Ночи Торвальда и так были коротки из-за учебы и миссионерской деятельности, а теперь его из-за угрызений совести стала мучить бессонница, пока он, наконец, не обрел успокоение в мысли о том, что Господь избрал его, раз назначил такое наказание, и в последнее время перед свадьбой ему удавалось — после того как месяцами при одной мысли о том, что она живет поблизости, в том же городе, кожа у него покрывалась мурашками — взять ее за руку и не потерять при этом контроль над собой. Он давно примирился с мыслью, что ему всю жизнь придется мучиться в пресном браке, но во время брачной ночи обнаружил, что объятия жены так же горячи, как и ее благословения, и когда он в постели на минуту остановил время, замер и оперся на локти, чтобы увидеть блеск в ее глазах, она произнесла одновременно нежно и призывно: «Ну, давай же, войди в меня, и пусть свершится Воля Божья!» В ту ночь Торвальд почувствовал, что она любит его и как мужчину, и как солдата Господа, и когда она неделю спустя, восседая на рессорной повозке, увидела, как из сырого тумана возникает Лаунэс, и сказала, что, как ей кажется, они приближаются к Царству мертвых, он с достоинством ответил: «Все будет хорошо, любимая, не впервой воину возвращаться из Преисподней с победой!»

Когда Торвальд Бак прибыл в Лаунэс, рыбацкий поселок насчитывал примерно восемьдесят домов из камня с крышами из метрового слоя водорослей, поскольку только эти материалы могли противостоять проливным дождям, наводнениям, снегопадам и неделям засухи, которые совершенно произвольно и независимо от времени года сменяли друг друга. В этом капризном климате, где рыболовство было делом нелегким и рискованным, а выращивать что-либо было практически невозможно, жили люди, у которых от недоедания постоянно кружилась голова. Рацион их состоял в основном из водки и картошки, они страдали от авитаминоза и регулярных эпидемий, терзавших поселок даже после того, как их победили во всех остальных частях страны. В отрезанном от окружающего мира туманами, ветрами, рыбной вонью и ужасающей бедностью Лаунэсе весь год состоял из нескончаемой череды пирушек. На них с помощью алкоголя, нескольких сохранившихся в памяти куплетов и по многу раз пересказанных анекдотов, которые все чаще и чаще прерывались бушующим ненастьем, жители поселка пытались вновь обрести надежду, которая давным-давно иссякла в их страшной нищете, выбраться из которой уже не представлялось возможным. Продолжать же такую жизнь обитатели поселка могли лишь благодаря своему упрямству и еще каким-то образом сложившемуся у них общему мнению, что Лаунэс окружен диковинными злобными существами. Что это за существа и как они выглядят, они представляли смутно, но в их головах это как-то связывалось с далекими башнями на горизонте и с высокой стеной, один угол которой был виден с вершины холма над поселком. Стена эта окружала Темный холм, но жители Лаунэса давно позабыли это название.

Когда хозяин замка Темный холм распорядился построить стену, Лаунэс оказался оторванным от всей страны. В прежние времена рыбацкий поселок относился к землям поместья, но погруженный в свои научные изыскания Граф давным-давно потерял всякое желание пользоваться правом первой ночи с каждой невестой в своих владениях, и поскольку запах рыбы даже на расстоянии был ему крайне неприятен, стену замка построили в обход Лаунэса, который в результате совершенно выпал из окружающей жизни. О существовании поселка в последние годы вспоминали не часто. Например, когда одному из чиновников налогового ведомства удалось однажды добраться до поселка, что, конечно, само по себе не вызывает удивления, но вряд ли кто-нибудь другой, кроме сборщика налогов, оказался бы способен на такой подвиг.