Представление о двадцатом веке

Когда они тем же вечером направились на службу, о проведении которой в одной из местных церквей договорился Торвальд Бак, чьим просьбам перечить не мог никто, все сплотились вокруг посеребренной клетки, которую везли на небольшой повозке сквозь тьму, оглашаемую звуками потасовок в питейных заведениях, клокочущими звуками органа, доносившимися из здания театра и похожими на стоны задыхающихся в экстазе любовников, и криками из борделей, где посетителей одаривали привезенными из жарких стран редкими венерическими болезнями, которые распространялись по телу как галопирующая гангрена. По пути им пришлось пробираться сквозь розоватый туман, который нисколько не мешал обзору, а, наоборот, делал все очертания более четкими. Кругом стоял такой зловонный дух разложения, что жители Лаунэса пытались задерживать дыхание, пока их губы не начинали синеть, а глаза выпрыгивать из орбит. Когда больше не было сил терпеть, они снова открывали рот, и их легкие наполнялись туманом, который ударял в голову, вызывая бурю воспоминаний о грехах, которым их предки когда-то в другом столетии не могли противостоять. И тогда они старались держаться поближе к клетке, чтобы хотя бы мельком увидеть лицо Анны.

На одном из перекрестков они проходят мимо мальчика. Он стоит, облокотившись о столб, уставившись прямо перед собой в туман и погрузившись в свои внутренние видения. Он представляет себе поверхность моря. В город он приехал со странствующим театром, где работает «мальчиком для волн» в очень популярном спектакле «Вокруг света за восемьдесят дней». Его обязанность — создавать волны, похожие на настоящие, при помощи синей ткани, по которой плывет пароход «Монголия». По пути к театру мальчик останавливается и представляет себе волнение на море, и пока он стоит, облокотившись о столб, а тело его медленно покачивается в такт движению волн, он погружается в мир чарующей синевы, и из глубины нежных, прозрачных, нескончаемых хрустальных глыб выплывает лицо. Лицо это сначала кажется белой рябью на фоне голубой бездны, но потом оно приближается и становится более четким. Это лицо Анны.

Когда Анна видит погруженного в свои мысли мальчика, у нее сразу же возникает желание помолиться за него, а потом спеть, но увидев море в его глазах, она чувствует, что и молитвы, и песни будет недостаточно, и тогда она раздваивается. Пока процессия с одетыми в рясы братьями и сестрами, ведомая неукротимым Торвальдом, шепчущим себе под нос те слова, которые он в проповеди должен сказать о Преисподней, постепенно теряется в игре света и тени, Анна, которая сидит в клетке и смотрит по сторонам, выскальзывает, или как же мне это вам лучше объяснить? Во всяком случае, другая Анна, а не та, что осталась в клетке, босиком бежит по булыжной мостовой и вместе с мальчиком, отвечающим за театральные волны, скрывается в театре.