Представление о двадцатом веке

Когда она впервые попыталась обойти дом вокруг, то сразу же потерялась в лабиринте переулков и проходных дворов. Оказалось, что все первые этажи и подвалы заняты кабачками, кафе или танцевальными заведениями, и во всех их названиях обязательно присутствовали иностранные, экзотические слова, а под потолками висели клетки с попугаями и гекконами, привезенными теми самыми матросами, которые сидели у дверей и равнодушно смотрели на проходящую мимо девушку. Анна без всякого страха встречалась с ними взглядом и догадывалась, что эти на всю жизнь загоревшие мужчины, повидавшие весь мир, живут своими мечтами. И в этом Анна была совершенно права. Иностранные названия питейных заведений вызывали у них в памяти ласковый климат Бекии, Парамарибо или Байи; позже, уже на другой улочке, они переживали недолгие, но жестокие шторма Огненной Земли и рушащиеся стены воды 40-х широт, после чего их относили на руках в кровать, чтобы они могли и дальше мечтать о воображаемом плавании. С ребенком на руках Анна бродила по длинным коридорам, где обитали проститутки и где через открытые двери она разглядывала развешенные по стенам дешевые цветные картинки, якобы изображающие тихоокеанские острова, куда эти женщины надеялись попасть, скопив денег от торговли своей датской любовью, которая не могла привести их никуда, кроме Преисподней, о чем они, конечно, не могли не знать. В каждой из квартирок, куда она заглядывала, она чувствовала те же надежды и какую-то дальнюю цель. Пытаясь справиться с бедностью, обитатели устраивали у себя игорные притоны пли семейные мастерские, где они делали зажигалки, или прищепки, или же писали письма Фройхену[22] или Амундсену, предлагая себя в качестве участников следующих экспедиций.

Весьма вероятно, что Анна могла понять все эти устремления, которым не суждено было сбыться, это очень напоминало ей детство, и вокруг были такие же бедняки, как и в Лаунэсе. Несмотря на свою, в общем-то, счастливую жизнь, иногда по утрам она просыпалась с острым чувством сострадания к этим людям, к себе самой и к Адонису, которому на самом деле тоже было нелегко, и чувство это лишало ее всяких сил. Об этом сострадании я буду говорить с осторожностью, потому что это может увести нас в сторону от нашей истории, но важно, что мы, как и Анна, понимаем: все обитатели огромного дома полагали, что с каждым днем они приближаются ко всем четырем частям света. Конечно же, в своих представлениях они были крайне непоследовательны: вместе с желанием оказаться далеко-далеко, они ожидали, что мир вокруг них рано или поздно вновь превратится в датскую деревню. Все они бережно хранили собственные воспоминания или воспоминания родителей или бабушек и дедушек о той провинции, откуда когда-то приехали, и воспоминания эти, которые со временем становились все более радужными, заставляли их заполнять свои жилища растениями в горшках и надеяться, что тоненькие ростки, пробивающиеся между булыжником на мостовой, свидетельствуют о том, что природа приближается к городу. Многие из них вступали в садоводческие кооперативы на острове Амагер, где на маленьких клочках земли выращивали овощи и привозили их домой, видя в этом знак, что город наконец-то сдает позиции, и только мы с Анной, способные оглянуться назад, понимаем, что весь этот лук и картофель и вся эта клубника свидетельствовали как раз об обратном.