– Еще раз спасибо, – поклонился я. – Да, сравнительно богатый народ смел все товары. И стало пусто… Пустые прилавки и сами по себе угнетают, и впрок особо не накупишь: купленные продукты съели. Люди начали голодать. Вдобавок на подступах к Москве задерживались составы с едой. Не пускали их в столицу, чтоб вызвать голодные бунты. В точности как в 1917 году…
– И что, никто не понимал, не возражал? – удивилась Прокурор.
– Как же, возражали, – ответил я. – В декабре 1990-го тридцатисемилетняя чеченка, депутат Сажи Умалатова пробилась на трибуну съезда и потребовала отставки Горбачева. Генсек сидел в президиуме, у нее за спиной; вряд ли ей от этого было особенно уютно… Вот что она сказала:
Выступление С. З. Умалатовой на IV съезде народных депутатов СССР
Дорогие товарищи, выходить на эту трибуну всегда очень приятно. Но за последнее время у нас приятного становится все меньше и меньше. Но мы тем не менее вынуждены говорить правду.
Я вношу предложение в повестку дня включить вопрос о вотуме недоверия Президенту СССР. Уважаемый Анатолий Иванович[292]
, я вас очень прошу меня не перебивать! Я буду неприятные вещи говорить, я отдаю себе отчет, но я вас прошу. Руководить дальше страной Михаил Сергеевич не имеет просто морального права. Нельзя требовать от человека больше, чем он может. Все, что мог, Михаил Сергеевич сделал. Развалив страну, столкнув народы, великодержавную страну пустил по миру с протянутой рукой. Не знаю, дорогие товарищи, может быть, вам импонируют эти подаяния, но меня они глубоко оскорбляют и унижают.Уважаемый Михаил Сергеевич, народ поверил вам и пошел за вами. Но он оказался жестоко обманутым. Вы несете за собой разруху, развал, голод, холод, кровь, слезы, гибнут невинные люди. Люди не уверены в завтрашнем дне. Их просто некому защитить.
Вы должны уйти ради мира и покоя нашей многострадальной страны. Любить власть мало, извините меня, надо уметь ею пользоваться во имя народа на его благо.
Дорогие товарищи, я знаю, что среди тысячи голосов мой голос глухонемой. Он может быть не услышан. Но я знаю и другое: что этот съезд – это последняя вера и надежда народа. Все наши решения повиснут в воздухе, как это было до сих пор. В стране нет хозяина, а раз нет хозяина, то и выполнять решения некому.
Если президент вместо того, чтобы сказать, что мы должны работать, и объединиться, и находить внутри страны все, что нам необходимо, чтобы накормить, одеть, обуть, – выходит на трибуну и рассказывает, кто какие подачки нам дает. Съедим, а потом – что? Мы живем по принципу: «Нам бы день простоять да ночь продержаться, а там и наши придут, освободят». Я не знаю, кого мы ждем.
Под аплодисментами Запада Михаил Сергеевич забыл, чей он президент. И абсолютно не чувствует пульса страны. А авторитет, уважаемый Михаил Сергеевич, должен быть с порога родного дома. На протяжении шести лет люди постепенно отдаляются друг от друга. Страну захлестнула безнравственность, злость, ненависть, преступность. Гибнет страна!
Многие здесь…
Лукьянов
(Умалатова
. Многие здесь думают: сохранив…Лукьянов
. Ничего, ничего.Умалатова
. Извините!Лукьянов
. Заканчивайте.Умалатова
. И простите меня. Я вношу предложение… Ну не надо! Не надо!Лукьянов
. Товарищ Умалатова, у вас еще две минуты.Умалатова
. Хорошо, у меня две минуты, и дайте мне говорить, пожалуйста. (Поэтому я вношу предложение внести в повестку дня первым пунктом мое предложение о вотуме недоверия Михаилу Сергеевичу. Если не будет принято, я прошу поставить предложение на поименное голосование и опубликовать в газетах. Спасибо за внимание.
– Как видите, некоторые понимали, что творится, – говорил я дальше. – Более того, понимало большинство людей в стране.
– Обоснуйте, – велел Судья.
Что я и сделал:
– 17 марта 1991 года прошел Всесоюзный референдум – первый и последний в истории. Нам предложили ответить: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?»
– Вообще-то сам факт референдума уже констатировал развал, – вмешались из зала.
Я удивился:
– Почему?