И Тибо, еще не вполне протрезвевший, почувствовал, что его стегнули плетью и конь ударил его копытом. Он покатился в грязь.
Всадник проскакал.
Рассвирепев, Тибо привстал на одно колено и, показывая кулак исчезающей тени, прокричал:
– Да именем же дьявола… Неужели я ни разу не побуду хотя бы двадцать четыре часа не самим собой, башмачником Тибо, а знатным сеньором, как вы, господин Рауль де Вопарфон, чтобы не плестись пешком, а вот так скакать на ухоженном коне, стегать встречных мужланов плеткой и ухлестывать за прекрасными дамами, обманывающими своих мужей, как поступает графиня де Мон-Гобер!
Не успел Тибо произнести эти слова, как конь барона Рауля споткнулся, всадник вылетел из седла и упал шагах в десяти впереди.
Глава 16
Субретка знатной дамы
Увидев, какое злоключение произошло с молодым сеньором, чья рука несколько секунд тому назад наградила башмачника ударом плети, от которого до сих пор еще дрожали плечи, обрадованный Тибо – ноги в руки – поспешил узнать, в каком состоянии находится господин Рауль де Вопарфон.
Неподвижное тело вытянулось поперек дороги, тут же пофыркивал конь.
Но вот что показалось Тибо поразительным: лежавшее поперек дороги тело не было похоже на того, кто каких-то пять минут назад проскакал мимо него и нанес такой сильный удар плетью.
Прежде всего, тело было одето уже не в господскую, а в крестьянскую одежду.
Кроме того, Тибо показалось, что одежда на этом теле была точно такой же, какую еще мгновение назад носил он, башмачник.
Его удивление росло и превратилось в немое изумление, когда он заметил, что у этого неподвижного тела, которое казалось совершенно лишенным чувств, была не только его одежда, но и его, Тибо, голова.
Удивленный башмачник, естественно, перевел взгляд с этого второго Тибо на себя и заметил, что с его костюмом произошли существенные изменения.
Вместо башмаков и гетр его ноги были обуты в элегантную пару доходящих до колен сапог а-ля франсэз, мягких, как шелковые чулки, присобранных на подъеме и украшенных серебряными шпорами тонкой работы.
Штаны на нем были уже не вельветовые, а из лучшей темно-коричневой замши, какую только можно представить, и стянуты на подвязках маленькими золотыми пряжками.
Оливковый редингот грубого лувьерского сукна уступил место элегантному зеленому охотничьему костюму с золотыми брандебурами, под ним виднелся тонкий жилет из белого пике, между отворотами которого на искусно плиссированную сорочку мягкими волнами ниспадал батистовый галстук.
Все изменилось, вплоть до шляпы с фонариком, превратившейся в элегантную треуголку, украшенную таким же галуном, как и тот, из которого были брандебуры на костюме.
Кроме того, вместо длинномерки (так работяги обозначают свое орудие труда), вместо палки-длинномерки, которую башмачник только что держал в руке и для опоры, и для защиты, теперь он помахивал легкой плетью, посвистывание которой доставляло изысканное удовольствие.
Наконец, его тонкая талия была стянута ремнем, на котором висел длинный охотничий нож – наполовину прямая сабля, наполовину меч.
Тибо стало радостно оттого, что на нем такой прелестный костюм, и ему захотелось – из столь естественного при подобных обстоятельствах кокетства – немедленно увидеть, насколько этот костюм ему к лицу.
Но где же он мог рассмотреть себя во мраке ночи, черной, как нутро печки?
Тибо огляделся и сообразил, что находится в десяти, а то и меньше, шагах от своей хижины.
– Ах, черт побери! – воскликнул он. – Нет ничего проще. Разве у меня не найдется зеркала?
И Тибо устремился к хижине, намереваясь, подобно Нарциссу, в непринужденной обстановке насладиться собственной красотой.
Но дверь хижины была заперта.
Тибо тщетно искал ключ. В карманах были лишь туго набитый кошелек, бонбоньерка со вкусно пахнущими пастилками янтарного цвета и маленький перочинный ножик с инкрустированной перламутром и золотом ручкой.
Куда же он мог подевать ключ от двери?
И тут ему в голову пришла блестящая мысль: ведь его ключ вполне мог остаться у другого Тибо – того, что лежал на дороге.
Он возвратился, порылся в его карманах и сразу же наткнулся на ключ, который лежал там вместе с несколькими бронзовыми су. Башмачник кончиками пальцев взял его, вернулся и отпер дверь.
Внутри было еще темнее, чем снаружи. Тибо на ощупь поискал огниво, кремень, трут, спички и принялся высекать огонь.
Через несколько секунд был зажжен воткнутый в пустую бутылку огарок свечи. Но тому, кто выполняет эту операцию, не миновать коснуться свечи пальцами.
– Тьфу! – сказал башмачник. – Ну и свиньи эти крестьяне! И как только они могут жить в такой грязи!
Однако свеча загорелась, и это было главное.
Тибо снял зеркало со стены и подошел к свету.
Едва он увидел свое отражение, как испустил удивленный возглас.
Это был не он. Точнее, дух был его, но тело – чужим.
Тело, в которое вселился его дух, принадлежало красивому молодому человеку двадцати пяти – двадцати шести лет, с голубыми глазами, свежими розовыми щеками, ярко-красными губами, белыми зубами.
Словом, это тело было телом барона Рауля де Вопарфона.