Предыстория под знаком вопроса (ЛП)

На высших этажах историко-церковной иерархии - как я уже подчеркнул - доценты и профессора истории, сотрудники исторических «научных» институтов, директора музеев и академики. Отсутствуют разве только регулярно избираемый папа римский или патриарх всея Руси. Впрочем их роль в какой-то мере берут на себя «общепризнанные авторитеты», к которым кстати любящие обращаться к ним за очередным набором истин в последней инстанции журналисты обожают применять прозвище папа: папа исторической науки, папа медиавистики (так сказать, главный эксперт по средневековью), папа того, папа сего.

Я сознательно не описываю эту надстройку как «науку», ибо убежден в том, что сегодня почти все эти люди не заслуживают какого-либо соотнесения с оной. По своей организованности она похожа на мафию, скованную общностью целей и системой штрафов за недостаточно энергичную защиту кастовых преимуществ и кастовой монополии на истину. Однако я вынужден признать, что многие ослепленные внешним блеском величественного здания истории люди продолжают пока еще соотносить эту надстройку именно с «исторической наукой». Более того, и среди историков, конечно, немало людей, искренне верящих в благородство своей «научной» деятельности, в ее возвышенный характер, в свое служение людям.

Пойду еще дальше и скажу, что я извиняюсь перед читателем за вынужденное использование обобщающего понятия «историки». Понимая все многообразие типов конкретных историков, я не в состоянии каждый раз это подчеркивать. Мне в каком-то смысле и не хочется заострять на этом внимание, ибо даже самые образованные, самые честные, самые благородные из вовлеченных в церковь искаженного и догматизированного прошлого вынуждены работать на нее, защищать ее (и свои конфессиональные, профессиональные и материальные интересы). Даже профессор гуманитарных наук будучи призван в армию будет вынужден стрелять по «врагу», вести «огонь на поражение». Кстати, и в применении к исторической аналитике я вынужден говорить порой на столь же обобщенном уровне.

В любом случае, в этом разделе было описано одно из вполне законных применений слова «история», одно из наполнений его конкретным – надстроечным - смыслом. И хотя эта надстройка и является ответственной за сопротивление превращению истории из религии в науку о прошлом, я впредь намерен анализировать в основном не ее деятельность, а именно те модели прошлого, которые эта надстройка рьяно защищает от любой критики извне.

Характерные черты истории как процесса моделирования прошлого

История не в состоянии освободиться от легендарного.

Макс Мелл (1882-1971), австрийский поэт

Многие великие люди соревновались друг с другом в попытке дать краткую характеристику истории (см. сборник афоризмов [Джокерс], стр. 70-76). Так, Бертран Рассел считал, что «история – это сумма всего того, что можно было бы избежать» (или того, что следовало бы избежать?). Согласно Фридриху Ницше «история занимается почти исключительно плохими людьми, которых потом признали хорошими». Ему вторит английский поэт Томас Маколи (Thomas Macaulay), для которого история составлена из плохих действий необычных людей. Герберт Райнекер считает, что «маленькие мошенничества считаются преступлениями, а большие – историческими деяниями».

Историю сравнивают с самым увлекательным романом, со штрафным реестром человечества, с квинтэссенцией бесконечного числа биографий. Несколько ближе к теме настоящей книги высказывание Вислава Брудзинского о том, что «история фальсифицируется теми самыми людьми, которые делают ее», а также приведенное в качестве эпиграфа высказывание австрийского поэта Макса Мела о связи истории с мифом. Но вернемся к нашему определению истории как модели прошлого и посмотрим, что можно сказать об оной.

История, в первую очередь – это размытая модель прошлого, что уже кратко подчеркивалось выше. Эта модель столь сложна, что никто практически не в состоянии сконцентрировать ее в одном человеческом мозге. Поэтому наша глобальная модель прошлого или т.н. всемирная история разнесена по многим отдельным мозгам человеческим, по отдельным индивидуальным моделям прошлого и существует только в форме такой коллективной модели как совокупность миллиардов различных индивидуальных моделей.

Я специально говорю о миллиардах, чтобы подчеркнуть, что модель прошлого не является собственностью некой касты священнослужителей и подконтрольна им только в определенной мере. Представления человечества в целом об его прошлом базируются на религиозной проповеди этой касты, на религиозном по характеру преподавании истории в школах, на художественно-исторической литературе (большинство людей не делают большого различия между историческими романами и повестями и писаниями историков), на экранизациях этой литературы в кино и на телевидении и на других представлениях фрагментов глобальной исторической модели в средствах массовой информации.