Преемники апаранса

— Сколько тебе уже? Десять? Значит, учишься в школе. Возможно, повстречала первую и несерьёзную любовь. Уже проявились твои таланты, узором выступил характер, наметились какие-то стремления. Может даже уже решила, кем хочешь стать и написала об этом школьное сочинение. А я всё пропустил. Меня не было рядом… Такая плата. Не знаю, был ли выбор. Но знаю, что это было необходимо. Продаться правительству, оставить вас. — Усталость и грусть приглушали голос, низводя его до шёпота, — Хоть и необходимо, но несправедливо. Я отдаю силы и кусок отмеренных лет, лечу на край солнечной системы, ючусь в конуре посреди убийственного космоса, ставлю на кон свою жизнь и жизни экипажа. И не вижу во имя чего. Нет, я понимаю, что видеть не обязательно. Достаточно знать. Но как хотелось бы хоть украдкой подсмотреть. Хм. Знаешь, а, правда, забавно. Думаю, что понял чувства первооткрывателей и прорывных ученых. Революционеров и реформаторов. Невернувшихся героев войн. Они тоже не увидели результатов своего вклада. Не увидели на что разменяли годы и жизни. Их держала только надежда, что жертвы принесены ради чего-то стоящего, — накатывающая уверенность вновь придала сил голосу, и он зазвучал медью. — Но, знаешь что, доча? Я хоть и мелкий человек, но удачливей великих предков. У меня есть шанс! И я увижу, ради чего тянул жребий и отправился в ссылку. Слышишь, дочь? Есть шанс. И я его использую. Обещаю тебе — я вернусь!

Взглянув на часы, он убрал снимок обратно в стол. Стопки накопившихся листков, как сугробы у дома нерадивого хозяина, застелили весь простор. Статистика, справки, отчеты и правки, заметки, выписки, доносы. Одни высокие стопки, сцеди с них суть, ужимались до единственной фразы; другие обрывки-листочки, при правильном прочтении, разворачивались в чью-то личную галопирующую драму. Или в портрет человека, написанного мазками откровений таких глубоких и интимных, каких не слышат даже священники в исповедальнях. Неожиданные откровения.

Спроси у куратора, и он подтвердит: в персонале собрались люди совсем иного кроя — не такого, какой увидеть ожидаешь. Карандашом выведен абрис персон энтузиастов, альтруистов, живых легенд. Чуть смочишь набросок личными фактами, и проступят очертания личностей мелких, сорных, странных. Собранные вместе, чертежом положены на стол. Детали одного большого механизма. Обязанность Марша — не допускать в нём сбоев.

Но всё же, кто добровольно покинет Землю на десяток лет ради шанса быть распылённым дюзами ракет, шанса быть изъеденным неизвестной реакцией (и, вероятно, весьма болезненно)? Очевидно: кто угодно, кроме человека референтного. Потому кадровый состав напоминал скорей реестр аномалий. Жила человеческих искажённых ментальных форм, усугубившихся от консервации.

Здесь были и энергичные до оглупления энтузиасты, ставившие на кон все пожитки и саму жизнь, в надежде вписать в учебники своё имя. Хоть самым мелким шрифтом, хоть на последней странице мелкотиражного издания. Важен сам факт упоминания. Факт докажет их существование, он послужит индульгенцией, он станет ответом на главный вопрос предназначения в жизни.

Числились и люди, так сказать идейные: с патриотеской чеканкой. Вот только патриотизм этот — он особой марки. Особенность заключалась в том, что в список их интересов не входило светлое будущее и перспективы, но особой строчкой выделялось, подчёркивалось красным, первенство. Возможность первыми вышибить дверь будущего. И не важно, какое именно будущее там ждало. Хоть окутанное покрывалом ядерной пыли, хоть с перспективой видового вымирания. Главное: самим открыть ларчик, нажать на кнопку. Быть нацией с местами в первых рядах действа, страной, первой представшей перед богом.