Прекрасная дикарка

Проснулся Малкольм несколько часов спустя, хотя в первую секунду подумал, что благополучно проспал до весны. Было на удивление тепло, и яркий, сверкающий солнечный свет пробивался сквозь зеленые листья. Листья! Не может быть! Еще слишком рано! Малкольм поморгал и протер глаза, но листья никуда не делись; более того, деревья стояли в цвету. А свет сиял так ярко, что пришлось заслонить глаза рукой. Но это не помогло: даже когда Малкольм зажмурился, под веками по-прежнему разгоралось сияние, мерцая и посверкивая, как…

Ну конечно, старая добрая аврора! На сей раз Малкольм определенно обрадовался: он уже знал, что она предвещает что-то важное. Все тело затекло и ныло, так что он лежал на дне лодки, не шевелясь, и просто ждал, пока в голове немного прояснится. А сверкающее кольцо тем временем расширялось и медленно наплывало все ближе и ближе, пока, наконец, не исчезло за краем поля зрения.

Неподалеку раздавались голоса. Элис говорила, какая-то женщина ей отвечала. Голос у женщины был глубокий и нежный. Беседовали о детях. Малкольму показалось, что он слышит и что-то еще. Младенческий бессвязный лепет Лиры? Или это просто плещется вода? И впрямь, грозный шум потопа сменился ласковым журчанием ручейка, а сквозь него пробивалось птичье пенье! Малкольм различил сразу несколько голосов: дрозда, и воробьев, и жаворонка… Все приметы весны!

Сладко пахло цветами и еще чем-то теплым… неужто кофе? Или тостами? И тем, и другим? Нет, невозможно. Просто немыслимо! Наверное, ему почудилось… Но запах не уходил – наоборот, становился только крепче.

– По-моему, он проснулся, – сказала женщина.

– Ричард? – тут же окликнула его Элис.

И Малкольм тут же вспомнил, что надо быть начеку.

Затем он услышал легкие шаги и почувствовал, как ее ладонь легла ему на руку. Пришлось открыть глаза окончательно.

– Вставай, Ричард! Выпей кофе, – сказала она. – Представляешь, кофе!

– Где мы? – пробормотал Малкольм.

– Не знаю, но эта леди… Она… Давай же, вставай! Проснись!

Он зевнул, потянулся и заставил себя сесть.

– Сколько же я спал?

– Очень долго.

– А как…

– Элли? – перебила она. – Отлично. Все замечательно!

– А кто… – шепотом начал он.

– Эта леди здесь хозяйка, – шепнула Элис в ответ. – Она очень добрая, но…

Малкольм протер глаза и с большой неохотой выбрался из каноэ. Он спал так крепко, что снов не запомнил, – если только все приключение с белым аббатством ему не приснилось. А что, вполне могло и присниться: воспоминания возвращались обрывками и казались странными.

Вялый, отяжелевший со сна, он побрел следом за Элис (нет! каким же именем ее надо называть? А-а-а, точно! Сандра!) вверх по зеленому склону. Там, на полянке, Лира-Элли лежала на траве, а Пан, смеясь, смотрел на бабочек, порхавших и мелькавших вокруг. Дюжина бабочек, а то и пара десятков. Может, одна из них – деймон этой женщины?

А сама женщина…

Она была молода – немного за двадцать, насколько мог судить Малкольм, – и очень миловидна. Солнце сверкало на ее золотых волосах и светло-зеленом платье. Стоя на коленях в траве, рядом с Лирой, женщина щекотала ее и сыпала ей на лицо цветочные лепестки, опадавшие с деревьев, а время от времени наклонялась пониже, чтобы дать малышке поиграть с длинным ожерельем – вот только Лире никак не удавалось его схватить. Всякий раз, как он сжимала кулачок, бусины каким-то образом ускользали от ее пальцев.

– Мисс, это Ричард, – сказала Элис.

Одним стремительным и грациозным движением женщина поднялась с колен.

– Здравствуй, Ричард, – сказала она. – Хорошо ли тебе спалось?

– Очень хорошо. Спасибо, мисс! А сейчас утро или уже день?

– Около полудня. Если Сандра уже освободила чашку, можешь выпить кофе. Хочешь кофе?

– Да, с удовольствием.

Элис наполнила чашку из медного чайника, подвешенного над огнем – маленьким костерком в круге камней.

– Спасибо. А вы прямо здесь и живете? – спросил Малкольм.

– Не всегда. Только когда пожелаю. А ты где живешь?

– В Оксфорде. Выше по реке…

Женщина вроде бы слушала внимательно, но так, словно интересовали ее не слова, а только звуки голоса. И все в ней было приятно – сплошная красота, доброта и нежность; но почему-то Малкольму стало не по себе.

– А что вы собираетесь делать с маленькой Элли? – спросила она.

– Хотим отвезти ее к отцу. В Лондон.

– Неблизкий путь, – заметила женщина, снова усаживаясь на траву и поглаживая Лиру по головке. Пан уже и сам превратился в бабочку и пытался кружиться с остальными, а те – голубые, крупные, – облаком вились вокруг него, ободряя, помогая, поднимая его над землей все выше и выше. Но он не мог улететь слишком далеко от Лиры и вскоре упал на траву рядом с ней – легко, как сухой листок. Коснувшись земли, он превратился в мышку и быстро взобрался к девочке на плечо.

– Ну да, это правда, – кивнул женщине Малкольм.

– Можете отдохнуть здесь. Оставайтесь, сколько захотите.

– Спасибо…

Элис возилась с чем-то у огня.

– Вот, держи, – сказала она, протягивая ему тарелку с яичницей из двух яиц и вилку.

– Ой, спасибо! – воскликнул Малкольм, внезапно почувствовав, как он голоден.