Прекрасная дикарка

– Ты чем там занят? – Элис закатила глаза и кинула ему коробок. – Вот придурок!

Он вздохнул, чиркнул спичкой, и вскоре пламя уже весело плясало в очаге. Чайник наполнили из холодного крана и приладили над огнем.

Пока Элис мыла Лиру и надевала на нее чистый сухой подгузник, девочка самозабвенно вопила, но крик этот выражал, скорее, общую злость, чем страдание. Ее крошка-деймон, в последнее время щеголявший в облике взъерошенной крысы, превратился в крошечного бульдога и тоже принялся скандалить, но Аста-грейхаунд схватила его за шкирку и как следует встряхнула. Ребенок так возмутился, что даже замолчал.

– Так-то лучше, – сказала Элис. – Лежи тихо. Я покормлю тебя через минуту, когда вон тот мальчик соизволит согреть нам воды.

Она принесла малышку в кухню и уложила на сушилку для посуды. Малкольм возился у огня. Ему пришлось обернуть руки мокрым одеялом, чтобы не обжечься, пока держит чайник, – подвесить его было не на что.

– Заодно и одеяло высушим, – заметил он, обращаясь к Асте.

– А если хозяин вдруг придет? – осторожно спросила она.

– Вряд ли кто-то подумает, что мы не должны были переодеть и накормить ребенка, – сурово возразил Малкольм. – Разве что Боннвиль.

– Это ведь он был ночью, правда?

– Наверняка. Он и правда чокнутый. Совсем сумасшедший.

– А мы правда повезем ее аж в самый…

– Тс-с-с, – Малкольм оглянулся, но Элис уже была в другой комнате – мыла Лиру. – Да. Теперь у нас другого выхода нет.

– А почему тогда Элис не сказать?

– Потому что она не захочет. Она заартачится или выдаст нас, или еще чего. И Лиру заберет!

Огонь, наконец, разгорелся. От жара на лице и руках до Малкольма начало доходить, как холодно и мокро всем остальным частям его тела. Он раздраженно поежился, и тут сзади раздался голос Элис:

– Ну, где там вода?

– Уже почти кипит.

– Покипяти несколько минут – нужно убить всех микробов, а потом пусть остынет. Придется ей с едой потерпеть еще немного.

– Как она?

– Ну, пахнет уже лучше. Но попка вся воспалилась.

– Тут должен быть какой-нибудь крем или что-нибудь в этом роде…

– Ага, уже нашла. Слава богу, что это аптека, а не какие-нибудь скобяные изделия. Воду не разлей!

Вода тем временем кипела. Руки немилосердно жгло.

– Можешь принести холодной воды? – взмолился Малкольм. – Надо снова намочить одеяло, а не то я себе всю руку сожгу.

Элис пошла, принесла кувшин и осторожно полила воды на одеяло. Руке сразу стало и лучше, и гораздо хуже. Малкольм поставил чайник на пол и начал озираться по сторонам.

– Чего тебе еще?

– Надо найти что-нибудь, чем его держать. Я так больше не могу.

Долго искать не пришлось. Возле камина лежала небольшая поленница, где нашлось одно бревнышко как раз нужной длины. Его прислонили к решетке, а наверх водрузили чайник, так что огонь нагревал ровно половину.

– Если он оттуда сверзится…

– Я знаю. Постой тут, посмотри за ним минутку.

Малкольм встал и пошел взглянуть на Лиру. Та, кажется, чувствовала себя отлично, лежа на полу с печеньем в кулачке. Аста вылизывала голову Пантелеймону, который выглядел сейчас как совсем маленький щенок, а Лира что-то радостно булькала.

В кладовке Малкольм нашел, что искал: карандаш. На стене на лестничной площадке он написал:

Малкольм Полстед из «Форели», что в Годстоу,

обязуется заплатить за весь причиненный ущерб и за все, что мы взяли.

Там же он нашел кипу новых полотенец. Перетащив их через разбитое окно в лодку, он тщательно вытер все ее дно.

– Давай-ка постараемся больше не мокнуть, – сказал он «Прекрасной дикарке».

Дождь уже перестал, но воздух был пропитан влагой, и ветер гнал мелкую морось. Вода и не думала спадать.

– Вообще-то мы здесь всего полчаса, – заметила Аста.

– Вот бы как-нибудь спрятать лодку! Если Боннвиль проплывет мимо, он ее сразу же заметит.

– Он никогда не видел наше каноэ днем, – возразила она. – Тогда темно было, хоть глаз выколи. Откуда ему знать, что мы плывем не на панте?

– Гм-м, – неопределенно промычал Малкольм, закрепляя тент по всему периметру.

– Малкольм, иди сюда, – позвала из дома Элис.

– Что такое? – спросил он, протискиваясь обратно через окно.

– Сядь вон на ту табуретку и сиди спокойно.

– Зачем?

Она сняла чайник с огня – должно быть, вода, наконец, достаточно кипела. В одной руке у нее была мокрая тряпка; другой она повернула Малкольму голову в одну сторону, потом в другую и не грубо, но твердо принялась промокать его исцарапанное лицо. Зачем – он понял очень быстро, не успела она начать.

– Ай!

– Замолчи. Все эти царапины выглядят жутко. К тому же, в них могли попасть микробы. А ну, не ерзай!

Малкольм примирился с щипучей тряпкой и прикусил язык. Потом Элис нанесла на раны какую-то антисептическую мазь.

– Прекрати вертеться! Не так уж это и больно.

Больно было о-го-го как, хотя Малкольму и в голову не пришло бы в этом признаться. Он только заскрипел зубами.

– Ну, вот, – сказала Элис наконец. – Не знаю, может тебе еще и пластырь наклеить… или два…

– Все равно отвалятся.

– Ну, как хочешь. А теперь брысь с табуретки, мне нужно покормить Лиру.