Прекрасная дикарка

Она проверила температуру воды, совсем как сестра Фенелла, потом насыпала в нее сухого молока и размешала.

– Дай-ка нам вон ту бутылочку, – скомандовала она.

Малкольм передал ей бутылочку и резиновую пустышку.

– Надо бы все простерилизовать сначала, – сказала она.

Малкольм взял у нее малышку. Пан сейчас был воробушком, совсем птенцом, так что Аста тоже стала птичкой, на сей раз – зеленушкой.

– Ты, я смотрю, уже почти доела печенье? Небось никакого молока и не захочешь. Дай-ка я подержу остаток.

Как сказала бы мама, Лира уже совсем раздухарилась. Он передал ее Элис, а сам отвернулся к окну: при мысли о маме у него на глаза вдруг навернулись слезы бессилия.

– В чем дело? – подозрительно спросила Элис.

– Да щиплется всё.

Он высунулся в окно, пытаясь разглядеть, нет ли кого в соседних домах, но нигде не было ни души. Где-то окна были задернуты шторами, где-то нет, но ни в одном не теплилось ни огонька. С улицы не доносилось ни звука, кроме шума бегущей воды.

И вдруг он заметил какое-то движение. То есть, первой это заметила Аста. Она ахнула и, превратившись в котенка, поспешила спрятаться у него на груди. Потом увидел и Малкольм. Это плыло к ним по улице, натыкаясь на фасады домов, безвольное, вялое и наполовину под водой – обращенное лицом вниз тело женщины. Утонувшей и мертвой женщины.

– Что с этим надо делать? – прошептала Аста.

– А что тут поделаешь?

– Я сказала «надо» – это другое.

– Ну… надо вытащить ее из воды и положить в доме. Оказать ей уважение… не знаю. Но если лавочник вернется и обнаружит у себя мертвую женщину…

Несколько секунд утонувшая бедняжка словно раздумывала, не остановиться ли ей между стеной и каноэ. Малкольм с ужасом подумал, что ему придется взять весло и оттолкнуть ее, но тут вмешалось течение и понесло ее дальше по улице. Малкольм и Аста отвернулись. Смотреть дальше почему-то казалось им неуважением.

– Что случается с деймонами, когда люди умирают? – тихо спросила Аста.

– Не знаю… Может, ее деймон был совсем маленький, вроде птички, и сейчас он у нее в кармане…

– А может, потерялся где-то по дороге.

Но думать об этом было слишком страшно. Они еще раз взглянули на мертвую женщину, которую уже довольно далеко отнесло течением, и постарались подумать о чем-нибудь другом.

– Кладовка! – сказал Малкольм. – Надо загрузить в лодку как можно больше припасов.

– Это еще зачем? – спросила Элис.

Она стояла у них за спиной; Малкольм не слышал, как она подошла.

– На тот случай, если мы не сумеем вернуться, – спокойно ответил он. – Ты сама видела, какое сильное сейчас течение. Нас может унести дальше по реке, где не будет ни домов, ни лавок.

– Мы можем остаться здесь, – возразила она.

– Тогда нас очень быстро найдет Боннвиль.

Элис как следует обдумала это.

– Да, – сказала она. – Может, ты и прав.

Она похлопала Лиру по спинке, и малышка громко срыгнула.

– Зачем она ему, скажи на милость?

– Наверное, хочет убить. Чтобы отомстить.

– Кому?

– Ее родителям. Не знаю. Все равно…

– Все равно что?

– Думаю, мы бы не смогли ее в убежище… В Иордан-колледже, даже если бы добрались до него. Там надо что-то такое на латыни сказать, а я не умею. Так что, возможно…

Элис, прищурившись, посмотрела на него. Что-то в ней изменилось.

– Ты ведь и не собирался останавливаться в Иордане, так?

– Конечно, собирался…

– А вот и нет. Я тебя как книжку читаю, мелкий ты мерзавец.

Она внезапно наклонилась и выхватила белую карточку у него из кармана рубашки. Элис прочла ее с обеих сторон, побагровела и швырнула карточку на пол, а потом что было сил пнула Малкольма ногой. Ничего другого с ребенком на руках она сделать не могла, но малышке передался ее гнев, и она испугалась. Малкольм на всякий случай отодвинулся.

– Да ты невесть что себе вообра…

– Ничего я не вообразила! Значит, собирался, да? Я видела, как ты пялился на эту штуку в каноэ, когда думал, что я сплю. А меня ты собирался взять, чтобы я за младенцем присматривала. Ах ты свинья! А я, дура, и повелась.

Она пнула его еще раз, и еще. Ее деймон зарычал и попытался схватить Асту, которая мгновенно превратилась в птицу и отлетела подальше. Элис побледнела от ярости, а ее бледные голубые глаза стали огромными, в пол-лица. Малкольм еще отступил, подобрал табуретку и выставил перед собой.

– И что ты собираешься с этим делать? По голове меня стукнешь? Давай-давай, а я погляжу. Да я тебя на обе лопатки положу, если только попробуешь. Я вот сейчас Лиру пристрою и переломаю тебе руки – посмотрим, как ты тогда будешь грести в своем чертовом каноэ! Тихо, тихо, малышка, не надо плакать! Элис просто немножко вышла из себя из-за этого вот куска дерьма – и совсем не из-за тебя, моя радость! Поставь уже эту треклятую табуретку, где она стояла, крыса ты помоечная! Я еще не закончила кормить ребенка. И дров в огонь подбрось. А потом держись от меня подальше.

Малкольм сделал, как было сказано. Когда Элис уселась и снова сунула соску в рот Лире, он сказал: