Прекрасная Габриэль

И она была права. С той минуты, освободившись сверх того от всяких опасений после смерти ла Раме, Анриэтта наблюдала за Габриэль, и в ее улыбке, в тоне ее голоса, признаках ничего не значащих для всякой другой, кроме женщины ревнивой, она прочла то же участие и еще более горячее, которое связывало маркизу де Монсо с Эсперансом. Правда, что кроме этих улыбок ничто не доказывало их сношений, но следует ли останавливаться, когда подозреваешь? И разве пренебрегают даже ничтожными доказательствами, когда решаются придумать в случае надобности всевозможные доказательства?

Охоты Эсперанса, его поездки были подстерегаемы. Элеонора присоединила свои наблюдения к наблюдениям Анриэтты. Эсперанс думал, что поступает гнусно, привлекая внимание на свой домик в предместье. Но в один день или, лучше сказать, в один вечер смелость Элеоноры расстроила его соображения. Итальянка приметила из донесений своих агентов, так же как и своими собственными глазами, что эти женщины находили друг на друга, несмотря на различные экипажи, на разнообразные костюмы и на разные часы свидания. Элеонора, говорим мы, поставила Кончино на углу улицы предместья. Итальянец, притворившись пьяным, отдернул мантилью, в которую закутывалась одна из этих таинственных дам, она закричала, убежала, позвала на помощь, но Кончино ретировался, узнав Грациенну, преданную служанку Габриэль.

Какое открытие! Нечего было сомневаться, что любовь Эсперанса не могла быть обращена к такому низкому предмету. Выберет ли он, самый красивый, самый богатый, самый изысканный из придворных, служанку, чуть не мельничиху! Невозможно. Стало быть, Грациенна привозила письма, или назначала свидания молодому человеку от имени своей госпожи.

Это предположение, как ни было оно правдоподобно, не было принято Элеонорой, которая знала от самого Эсперанса его намерение остаться верным венецианке, которую он любил. Но Эсперанс мог солгать. Он не был так неблагоразумен, чтобы позволить приносить к нему письма женщине, Грациенне, которую так легко было ограбить. Нет, Грациенна бывала в домике предместья не как посланница с записками, которые можно было отнять, она бывала у Эсперанса, для того чтобы заставить думать, что молодой человек принимал женщин и имел любовные интриги. Габриэль, ревнуя к своему любовнику, не позволяла ему других призраков, кроме Грациенны. Эсперанс, для того чтобы успокоить свою любовницу, ничего не требовал более, и деликатность этих двух совершенных созданий становилась самым сильным доказательством, которое их враги могли представить против них.

Как только Элеонора нашла ключ к этим соображениям, ее труд сделался легче. Напрасно люди менее искусные стали бы уверять, что Грациенна была довольно приятна, для того чтобы нравиться часа на два молодому человеку; напрасно стали бы ссылаться на то, что Генрих Четвертый, король, очень любил мельничих, садовниц и миловидных женщин всех сословий: Элеонора знала Эсперанса и не могла ошибиться в его вкусах. Эсперанс должен был любить принцесс, герцогинь и королев. Он, может быть, довольствовался бы маркизой, но уж никак не ниже. Невероятно, чтобы Грациенна пользовалась его расположением. Стало быть, оставалось только отыскать тот решительный час, которого не может избегнуть ни один влюбленный и около которого он кружится самым роковым образом, как бабочки около притягивающего их пламени.

Сторонники политического брака короля с отчаянием видели, как развивалась его любовь к Габриэль. Во главе этих заговорщиков, хотя отдалившись от всякой пошлой интриги, Сюлли не переставал повторять, что маркиза была для Генриха самым опасным из всех обольщений. В самом деде, говорил умный гугенот, короля можно захватить только сердцем. У него слишком много ума, слишком много здравого смысла, слишком много рассудительного эгоизма, для того чтобы не угадать корыстолюбивых расчетов, более или менее прикрытых хитростью любовницы. Но против истинного бескорыстия, против искренней горести, против честной привязанности он бессилен, он подчиняется очарованию, он любит домашнее спокойствие, целомудренную ровность характера доброй женщины. Габриэль, которая не хочет ничего и не требует ничего, которая всегда смеется и никогда не ссорится, эта ужасная совершеннейшая женщина всегда мешает королю жениться. Если только, прибавлял он с гневом, она не заставит его, против своей воли, сделать ее французской королевой.

Эти идеи, переходя от Сюлли к Замету, от Замета к Антрагам возбуждали в них страшную бурю. Элеонора раздувала ее энергически, Анриэтта, мужественная, гордая, не примечала, что сделалась невольницей своего орудия. Элеонора постоянно рассказывала Анриэтте то, что могло возбудить в ней гнев и приводить ее к поступку, за который ответственность итальянка побоялась бы взять на себя. Только бы ее интрига делала шаг вперед, Анриэтта не отступала никогда. Идти вперед — таков был девиз Антрагов. Роль Элеоноры обрисовывалась также ясно, с оттенком чисто итальянским: заставить идти вперед — вот каков был девиз флорентийского союза.