Прекрасная Габриэль

— Надо быть королевой; ваша честь зависит от того, ваш сын требует этого! Он когда-нибудь может потребовать от вас отчета в том, чего лишило его ваше ложное великодушие, ведь у вас есть сын, Габриэль, не будем стараться забыть об этом. Король обожает его. Неужели вы отнимете сына у этого бедного государя? Неужели вы лишите этого сына такого знаменитого отца? О! вы не знаете, сколько страдают дети, которые не находят чести в своей колыбели… А я это знаю. Мать моя из глубины своей могилы напрасно бросает мне сокровища, я предпочел бы одну из ее улыбок. Ее поцелуй не благословил меня, вот почему мне никогда не будет удачи на этом свете. Какой рукой будет для вас печаль этого ребенка, который станет упрекать вас за разрыв с королем, когда вам можно было сохранить для него отца и приобрести корону! И я допущу до этой несправедливости! Я заставлю вас остаться в неизвестности, когда Господь создал вас столь прекрасной и столь совершенной, для того чтобы вы сидели на первом престоле в свете! Человек, которого вы удостоили полюбить, не будет низким эгоистом, и если бы я осмелился скрыть эту королеву в своем убежище и думал о славе, которая ждала ее без меня, я умер бы от стыда, как вор умирает с голода в пещере на драгоценностях, украденных из королевской короны. О, как должен я любить вас, Габриэль, чтобы вырвать у себя сердце, говоря таким образом! Будьте королевой и продолжайте уважать меня наравне с вашим знаменитым супругом, потому что если он предложил вам свой трон, то это я привел вас к нему за руку, это я сохранил для вас сына, и каждый раз, как вы будете смотреть на этого ребенка, каждый раз, как отец будет его ласкать, вы с гордостью будете думать о вашей любви ко мне, вы почувствуете себя вправе сожалеть обо мне и любить меня всегда!

Она не отвечала, руки ее томно опустились, сила оставила эту очаровательную головку, которая наклонилась, как надломленный цветок.

— Да, сын мой принадлежит королю, — сказала она потом с горестным вздохом, — но, Эсперанс, разве таким образом следует расставаться? Эсперанс, я вас люблю, как никогда не любил никто!

— Как я счастлив! — сказал задыхающимся голосом неустрашимый молодой человек.

— Эсперанс, — продолжала Габриэль с глазами, утопавшими в слезах, и ломая свои прекрасные руки, — если б я была добрее к вам, если б с большим мужеством и с меньшим эгоизмом я, отдавшись вам, установила между нами вечную связь, вы не сказали бы мне сегодня: расстанемтесь! будьте королевой! Но я играла вашей страстью. Я сплела цепь, которая ранила только вас, сдерживала только вас… а я, имевшая все счастье, становлюсь теперь свободна! Это невозможно, Эсперанс, вы обвинили бы меня, прокляли, вы перестали бы меня любить! О, ради бога, поменьше уважения, поменьше чести… но побольше вашей любви!

— Габриэль, пока мое сердце будет биться, пока глаза мои будут видеть свет, пока в моем уме будет в состоянии зародиться мысль, я буду вас любить. Это условие моей жизни, как моя кровь, как мое дыхание. Имейте мужество — расстанемся!

— Никогда! никогда!

— Наша любовь, моя Габриэль, не будет походить на любовь обыкновенную, составленную из радостей и восторгов. Счастье слишком пошло; Господь сохранял для нас более благородное, более избранное наслаждение — наслаждение мучений, слез и вечных сожалений! О, Габриэль! мои страдания только начинаются; но, клянусь вам, ничего, даже смерть, не заставят меня объявить, что ваша любовь не составляет для меня высокого блаженства. Габриэль, прощай! Я люблю тебя безумно, прощай! Ты дала мне лучшие дни в моей жизни!

— Эсперанс, я предпочитаю лучше умереть!

— Нет, нет! Сохраним это сладостное воспоминание, но спасем честь короля, вашу, вашего сына! Спасем мою честь! Ах, Габриэль! — вскричал он в порыве нестерпимой горести. — Зачем вы мне сказали о предложение короля! Я принадлежал бы еще вам, я был бы еще свободен, но теперь, вы видите, наша разлука решена, потому что вы отняли от меня право взять вас, не обезглавив нас обоих!

Когда она хотела ему отвечать, странный шум, зловещий треск пронесся в тишине ночи. Оба прислушались. Габриэль бросилась к окну. Отдаленные крики, похожие на стоны, неслись из равнины. Вдруг небо покраснело с левой стороны, длинный столб пламени и дыма вырывался из кровли риги, сильный жар вдруг, как туча, ворвался в комнату. Габриэль схватила Эсперанса за руку, привела его на балкон и показала на покрасневшее небо.

— Мне кажется, горит вон там, — сказал молодой человек, указывая на ригу, черный профиль которой обрисовывался на пурпуровом грунте.

— Пожар! пожар! — вскричала Грациенна, с испугом вбежав в комнату.

— Где пожар?

— Загорелась телега с сеном неизвестно каким образом. Пламя ворвалось в окно риги… все горит. Стена, загораживающая дорогу, вся в огне.

— Бегите, Эсперанс! — сказала Габриэль молодому человеку.

— Двор уже полон собравшихся людей; они придут сюда, они уже стучатся в дверь.

— Я заперла эту дверь, — отвечала Грациенна. — Бегите! Бегите, месье Эсперанс! Я уведу герцогиню! Скоро загорится здесь!