Прекрасная Габриэль

— Но и она и мы, Грациенна, можем пройти только по двору?

— Конечно; но проходите прежде, вас не заметит никто.

— Посмотрите на всех этих неизвестных лиц, которые подстерегают… Увидят, как выйду отсюда я, потом герцогиня; мое присутствие здесь будет обвинением для нее.

— Но, Эсперанс, — храбро сказала Габриэль, — что за беда, если вас увидят, ведь вы все-таки должны уйти?

— Это нам расставили какую-нибудь ловушку, — прошептал Эсперанс.

— Засада или нет, а уйти надо… Вот… меня зовут, мои люди меня ищут, они стучатся в нижнюю дверь.

— А вот здесь стена трещит за нами! — вскричала Грациенна, побледнев от страха. — Эта стена выходит к чердаку риги; огонь сейчас проберется сюда.

Габриэль бросилась на шею Эсперансу.

— Уйдемте, — сказала она, — уйдемте!

— Посмотрите! — вскричал Эсперанс, указывая герцогине на двор, освещенный отблеском пожара, на двор, где толпилось множество фигур, размахивавших руками со страхом.

— Что там такое?

— Там, за этим каштановым деревом, возле колодца… Подождите нового отблеска огня.

— Я вижу мужчину в плаще, мужчину, который как будто прячется и подсматривает в одно и то же время.

— Это Кончино, один из наших шпионов! Он знал, что я здесь, и хочет видеть, как я выйду.

Габриэль задрожала.

— Вы видели блеск его глаз, которых он не спускает с единственного выхода, остающегося нам?

— Стена распадается, посмотрите! — с ужасом вскричала Грациенна.

В самом деле, большой пролом открылся в этой стене, за которой виднелась рига, вся в огне и дыму. За ригой блестела река, точно свинцовое кипучее озеро.

Габриэль и Грациенна схватили Эсперанса и потащили его к двери. Было пора: лестница наполнялась уже слугами, которые искали герцогиню и Грациенну. Но Эсперанс вытолкнул их, коснулся губами губ Габриэль, которая обернулась, чтобы скорее увести его, захлопнул дверь, повернул ключ и вынул его, несмотря на усилия обеих женщин, которых двадцать преданных рук увлекали с лестницы; взглянул сперва на шпиона, который ждал внизу, потом на горящую ригу и на свободу, которая сияла за тридцать футов от огня.

— Да, ждите меня внизу, низкие негодяи! — сказал он с геройской улыбкой. — А! вы не сочли за нужное караулить реку! Вы положились на пожар. Вы ждали меня не с той стороны! Ну, мертвый или живой, я не буду служить вам доказательством против Габриэль, потому что если я избавлюсь, вы меня не увидите, а если я умру, это текучее пламя не оставит вам и следа моего трупа.

Он поднял глаза к небу, поручая душу свою Богу, завернул плащом голову, взял в руку шпагу, как бы, для того чтобы сражаться с пожаром, и собрав все свои силы, бросился в средину пылающей риги по направлению к открытому окну.

Глава 69 НАШЛА КОСА НА КАМЕНЬ

Понти с огромным букетом в руке прохаживался во дворе домика предместья, домика таинственного, находившегося в центре пустыни и архитектура которого внутри составляла настоящий лабиринт, достойный любовной мифологии.

Настала ночь, а индианка не приходила. Привыкнув к ее капризам, которыми отличается всякая женщина, не пользующаяся свободой, Понти продолжал свой монолог, начатый у Эсперанса, против его оскорбительной недоверчивости и непонятных изменений его характера.

— Он потерял даже свою терпимость, которая делала его характер самым совершенным из всех известных мне, говорил гвардеец, в сотый раз входя в маленькую переднюю. Он никогда не говорил дурно о женщине; он заставлял меня молчать, когда я выражался как следует насчет этой Антраг, а теперь начинает злословить самых честных женщин. Он подозревает Айюбани!

Понти пожал плечами и бросил несколько капель воды на букет, стебли которого его пальцы энергично сжали.

— Как он может думать, чтобы эта наивная индианка интересовалась непонятной запиской злодейки Анриэтты? Подозревает ли даже Айюбани о существовании Анриэтты? Она ревновала, это так. Ну, она имеет на это право. Она видела на мне золотой медальон, этого довольно. Индианки любят то, что блестит, это известно. Я не индиец, а сделал бы то же самое, если б увидал на груди Айюбани золотую вещицу… О, на груди Айюбани! — закричал Понти со стоном или, скорее, с ржанием очень нежным. — Но она не приходит, а темнота уже густа. Неужели Эсперанс напророчил мне несчастье?

Понти начал вертеться туда и сюда, как человек растревоженный, праздный. Двадцать раз растворял он дверь, чтобы посмотреть, не видно ли кого на улице. Шум носилок на неровной мостовой предместья раздался вдали. Эти носилки повернули в узкую улицу, где находился домик; они остановились; нет более сомнения, это Айюбани. Понти поспешно отворил дверь и, по своему обыкновению спрятавшись, чтобы его не приметили носильщики, он привлек к себе индианку, закутанную в большой плащ, который скрывал ее с ног до головы. Сильный и пылкий, как бывают мужчины в его лета, он взял слабое создание на руки и отнес его в домик, в запертую залу, где восковые свечи горели давно, где ковер был толст, запах душистый, тишина глубокая.