Прекрасная Габриэль

— Что вы тут делаете? — спросила она грозным голосом. — Вы молчите… Тогда будете ли отвечать, по крайней мере, вы, сударыня?

Анриэтта, вне себя от ужаса, закричала:

— Я не знаю этого господина.

— Это, может быть, разбойник? — сказала Мария Туше, раздраженная спокойной красотой Эсперанса.

Благородные, ясные глаза молодого человека устремились на стол, где сверкали бриллианты, и привлекли к ним внимание матери.

— Что это такое? — спросила она с удвоенной яростью. — Я не знала, что у вас есть эти вещи!

— И я тоже не знала, — пролепетала Анриэтта, обезумев от стыда и страха.

Тронутый состраданием, Эсперанс придумал ложь, чтобы спасти честь своей любовницы.

— Вот вся правда, — сказал он кротким голосом. — Я проезжал через Руан шесть дней тому назад. Я увидел там эту девицу и страстно в нее влюбился, хотя она меня не приметила. День был праздничный. Эта девица смотрела в лавке жида на эти бриллианты. Мне пришло в голову купить их, потому что они заслужили ее внимание.

— Я нахожу большой дерзостью с вашей стороны покупать бриллианты для моей дочери.

— Позвольте, сударыня, чувствовать любовь — не преступление, а то было бы преступлением и внушать ее. Я не хотел ни оскорблять, ни компрометировать вашу дочь и следовал за нею очень почтительно до этого дома.

— Для чего? — спросила Мария Туше со своей обычной надменностью.

— Чтобы узнать ее имя и ее звание, о котором я не позволил бы себе спросить ее людей, чтобы найти благоприятный случай передать ей эти бриллианты — не как подарок, а таинственный залог чувств, в которых я хотел со временем признаться ей. Позволительно, кажется, стараться понравиться, когда человек почтителен, когда он старается не компрометировать женщину. Со вчерашнего дня я изучал местность этого замка и привычки его обитателей, а сегодня вечером, думая, что ваша дочь вышла из павильона ужинать с вами, я рискнул — это большая вина с моей стороны, — пробраться к ней, чтобы положить бриллианты на ее стол. Это заставило бы ее задуматься, мне была приятна мысль занимать ее ум, если не сердце. Ваша дочь, которой действительно не было в доме, вдруг воротилась, увидала меня, вскрикнула, я хотел ее успокоить, объяснить ей чистоту моих намерений, когда ваш голос раздался на лестнице. Вот вся правда. Умоляю вас простить меня, а в особенности не обвинять вашу дочь, которая не виновата и страдает в эту минуту от несправедливых подозрений. Я один заслуживаю ваших упреков и смиренно преклоняюсь перед вашим гневом.

По мере того как он говорил, румянец и жизнь возвращались на щеки Анриэтты, она удивлялась присутствию духа в своем спасителе. Роль становилась так прекрасна, что она ухватилась за нее и приняла маску за лицо.

— Да, — закричала она, — вот вся правда!

Мария Туше не далась в обман. Гнев ее усилился, когда она увидала все искусство защиты.

— Вот на какой предлог ссылаются, — сказала она, — в оправдание того, что пробрались в окно нашей дочери!

— Дверь была заперта, — кротко отвечал Эсперанс. — Притом я не хотел, чтобы меня видела мадемуазель д’Антраг, а если бы я вошел в дверь, она увидала бы меня.

— Остается объяснить, — сказала мать, судорожно сжимая кулаки, — зачем, когда я пришла, вы спрятались в этой комнате, вместо того чтобы отправиться той самой дорогой, по которой вы пришли.

Анриэтта задрожала под этим новым ударом.

— Мадемуазель д’Антраг постыдно выгнала меня, — возразил смущенный Эсперанс, — но я хотел остаться, мной руководила надежда. «Может быть, — говорил я себе, — мне посчастливится увидеть мать мадемуазель Анриэтты, и я сумею убедить ее в моих почтительных чувствах, и по степени моей смелости эта дама будет судить о неизмеримости моей любви и о желании моем получить от нее одобрение моему поступку». Вот почему я спрятался. Мадемуазель д’Антраг думала, что я уже ушел. Моя стратегия удалась, потому что я имел счастье повергнуть к вашим стопам эти объяснения.

Анриэтта вздохнула с некоторым облегчением. Мария Туше посмотрела на нее спокойно. Но вся сила бури пала на несчастного Эсперанса.

— Вы ищете руки моей дочери! — вскричала госпожа д’Антраг, давая волю своей слишком долго сдерживаемой ярости. — Но, делая предложение мадемуазель д’Антраг, вы даже не назвали себя! Кто вы?

Эсперанс потупил взор, склоняя голову с деланным смирением.

— Я не беден, — сказал он.

— Не в этом дело. Вы принц или король?

— О нет!

— Ваше имя! Ваше имя! — требовала Мария Туше, все более разгорячаясь от притворной покорности молодого человека. — Дело не в том, чтобы покупать бриллианты, мы не жиды, но дворянин ли вы?

Эсперанс перевел дух, чтоб рассчитать эффект своего ответа, и отвечал:

— Я не знаю.

Эффект был страшный. Мать выпрямилась, как гигантка, и с гордым движением сказала:

— Должно быть, вы смелы, если решаетесь подвергнуться виселице. Не дворянин, а хотите обольщать знатных девушек! Если бы я не боялась навлечь на мою неосторожную дочь гнев отца и брата, вы поплатились бы за эту дерзость.

— Но я не оскорбил никого, — сказал молодой человек, обрадовавшись, что приближается развязка, а его любовница не будет скомпрометирована.

— Молчите!