Прекрасная маленькая принцесса (ЛП)

— То, чего не знает мой отец, ему не навредит. Кроме того, Петр — старый друг Бена. Этого мне вполне достаточно.

Я бросаю взгляд на Петра и вижу, что он смотрит на меня, как это часто бывало сегодня. Он ничего не сказал с момента появления Дани, но, похоже, его заинтриговала моя линия вопросов.

— Итак, какое твое любимое произведение искусства? — Спрашивает Дани, резко переводя разговор в другое русло.

— Ты хочешь, чтобы я выбрала только одно? — Недоверчиво спрашиваю я, вздыхая, выражая тем самым невыполнимость поставленной ею задачи. — Я имею в виду, что есть так много невероятных работ, выполненных разными средствами. Как я могу сравнить Ван Гога с Эшером или Бернини с Джорджией О'Кифф?

— Хорошо, тогда любимый рисунок углем, — уточняет Дани.

Я надолго задумываюсь.

— Наверное, «Проклятая душа» Микеланджело, — наконец говорю я.

— Никогда о нем не слышала. — Говорит Дани, наклоняясь ко мне, заинтригованная.

Я подробно описываю картину, рассказываю о том, какое затравленное выражение запечатлено на лице мужчины, о его глазах. Непрекращающийся поток вопросов Дани раззадоривал, все они проницательные и увлекательные, сосредоточены исключительно на искусстве. Вместе с ней я погружалась в мир картин, рисунков и фотографий, погружаясь в глубокий разговор. Мы едва переводим дух, когда приносят еду. Хотя мне приходится воспользоваться моментом, чтобы в полной мере насладиться божественным вкусом блюда из перепелов. Петр вежливо слушает всю трапезу, кажется, внимательно, хотя ему почти не удается вставить ни слова.

Я люблю каждую минуту, поражаясь тому, что могу встретить такую близкую душу так далеко от своего дома. Дани кипит творческими мыслями и энтузиазмом, и, хотя она на несколько лет младше меня, я чувствую, что мы могли бы стать близкими подругами. И каждый раз, когда я бросаю взгляд на Петра, ожидая, что ему наскучит этот вечер, он удивляет меня. Кажется, он совершенно спокойно относится к нашей болтовне об искусстве. Почти… счастлив, что я так хорошо поладила с Дани. А его задумчивые серые глаза задерживаются на мне удивительно долго. Каждый раз, когда я погружаюсь в страстный монолог о том или ином художнике или технике, он с открытым интересом наблюдает за мной.

К концу ужина мы с Дани обмениваемся номерами телефонов, а затем обнимаемся на прощание. Мне почти грустно видеть, как она уходит. Но она уходит, пообещав связаться со мной в ближайшее время и увидеться в следующий раз, когда я приеду в Нью-Йорк.

— Ну что ж. — Говорит Петр, когда мы смотрим, как Дани забирается на заднее сиденье своего такси. — Отличный вечер. Как ты смотришь на то, чтобы вернуться домой пешком?

Я оглядываю незнакомый район, удивляясь тому, что мы можем находиться в нескольких минутах ходьбы. Но он не ошибся. Воздух совершенно мягкий, дует приятный прохладный ветерок, но не слишком холодный.

— Звучит замечательно, — соглашаюсь я. — Это не слишком далеко? — Мои ноги болят от всей сегодняшней ходьбы, но я не хочу отказываться и досрочно завершать вечер.

Петр качает головой.

— Всего несколько кварталов в ту сторону. — Он жестом показывает вниз по улице.

— Хорошо.

Он предлагает мне свой локоть — жест, который он делает почти как будто это его вторая натура. Мне это нравится. Это делает меня ближе к нему и одновременно стабилизирует меня. Вэл и Ефрем идут в нескольких шагах позади нас, наши молчаливые тени.

— Итак, вы с Дани, похоже, хорошо поладили. — Замечает Петр после нескольких минут мирного молчания.

— Она очаровательна. И так много знает об искусстве для человека, который еще только учится в школе, — удивляюсь я.

Петр усмехается.

— Здешние школы известны тем, что они превосходны.

— Уверена в этом.

— Как ты заинтересовалась искусством? — Спрашивает он, глядя на меня краем глаза.

Я слегка хмурюсь, не зная, что ему ответить. Я любила рисовать столько, сколько себя помню. Возможно, это связано с тем, что большую часть детства я была замкнута в себе и предоставлена сама себе. Я полюбила чтение и рисование, потому что это были два занятия, которые могли развлечь меня часами в моей комнате. Но говорить об этом было бы так уныло. Поэтому вместо этого я углубилась в причины того, что делает искусство таким увлекательным для меня.

— В детстве я много времени уделяла рисованию, и, наверное, это было как… терапия. Я могла выплеснуть свои эмоции в свои творения, и это каким-то образом помогало мне все лучше понимать.

— Ты говоришь об эмоциях рисунков так, будто знаешь мысли художника, — задумчиво замечает он.

Услышав это проницательное замечание Петра, я ощущаю неожиданный толчок притяжения в груди. Я подумала, не осуждает ли он меня сегодня, судя по его затянувшимся взглядам и долгому молчанию. Но, похоже, он действительно пытался меня понять. Пока я изучала искусство, чтобы разгадать его скрытый смысл, он искал мой смысл.

— Неужели ты не видишь эмоций в их работах? — Спрашиваю я, стараясь сосредоточиться на нашем разговоре, а не на головокружительных бабочках, порхающих в моем животе.

Его губы растягиваются в забавную улыбку.