Действительно, Пушкин никогда не служил и имел очень маленький чин 9-го класса с титулованием «ваше благородие». Государь присвоил Пушкину сразу 5-й чин придворного звания, соответствующий статскому советнику в гражданских чинах с обращением «ваше высокородие». Только в придворных чинах право производства целиком зависело от усмотрения императора. Гражданская и военная карьера зависели от усердной службы, до больших чинов нужно было еще дослужиться… Поэт Жуковский, воспитатель наследника престола, имел придворный чин и ничуть тому не обижался, потому что обладатели придворных чинов имели преимущество постоянного и тесного общения с императорской семьей. В пояснение слов Вяземского о «ключе камергера» добавим, что камергер титуловался «вашим превосходительством» и относился к 4-му чину, соответствуя генеральским рангам военных. По мнению Вяземского, Пушкина вполне бы устроило это звание. Камергерам давались специальные знаки отличия: золотые ключи, носимые на голубой андреевской ленте.
Служить Пушкина по-прежнему никто не заставлял. Принявши придворное звание, он должен был являться на придворные церемонии, но часто отлынивал от участия в них. И царь не слишком гневался на поэта. «Третьего дня возвратился из Царского Села в 5 часов вечера, нашел на своем столе два билета на бал 29 апреля и приглашение явиться на другой день к Литте (обер-камергеру), я догадался, что он собирается мыть мне голову за то, что я не был у обедни. В самом деле, в тот же вечер узнаю от забежавшего ко мне Жуковского, что Государь был недоволен отсутствием многих камергеров и камер-юнкеров, и что он велел нам это объявить. Я извинился письменно…» — признавался Пушкин жене в письме.
«В прошедший вторник зван я был в Аничков. Приехал в мундире. Мне сказали, что гости во фраках. Я уехал, оставя Наталью Николаевну, и, переодевшись, отправился на вечер к С. В. Салтыкову. Государь был недоволен и несколько раз принимался говорить обо мне: „Он мог бы потрудиться переодеться во фрак и воротиться, передайте ему мое неудовольствие…“
В четверг был у князя Трубецкого… Государь приехал неожиданно. Был на полчаса. Сказал жене: „В прошлый раз муж ваш не приехал из-за ботинок или из-за пуговиц?“ (мундирных). Старуха графиня Бобринская извиняла меня тем, что они не были у меня нашиты» (из дневника Пушкина).
«Бал у графа Бобринского, один из самых блистательных. Государь мне о моем камер-юнкерстве не говорил, а я не благодарил его. Говоря о моем „Пугачеве“, он сказал мне: „Жаль, что я не знал, что ты о нем пишешь; я бы тебя познакомил с его сестрицей, которая тому три недели умерла в крепости Эрлингфоской (с 1774-го году!). Правда, она жила на свободе в предместии, но далеко от своей донской станицы, на чужой, холодной стороне. Государыня спросила у меня, куда ездил я летом. Узнав, что в Оренбург, осведомилась о Перовском (губернаторе) с большим добродушием“» (из дневника А. С. Пушкина).
«Представлялся. Ждали царицу три часа. Нас было по списку человек двадцать. Я по списку был последний. Царица подошла ко мне смеясь: „Нет, это курьезно! Я ломала себе голову, что это за Пушкин будет мне представлен. Оказывается, это вы! Как поживает ваша жена? Ее тетя с большим нетерпением ждет, когда она поправится, — дочь ее сердца, ее приемная дочь…“ Я ужасно люблю царицу, несмотря на то что ей уже 35 и даже 36» (из дневника А. С. Пушкина). Нащокин к тому добавляет, что «императрица удивительно как ему нравилась, он благоговел перед нею, даже имел к ней какое-то чувственное влечение…».
Царица не зря беспокоилась о Натали. «Вообрази, что жена моя на днях чуть не умерла. Нынешняя зима была ужасно изобильна балами. На масленице танцевали уже два раза в день. Наконец настало последнее воскресенье перед Великим постом. Думаю: слава Богу! балы с плеч долой. Жена во дворце. Вдруг смотрю — с ней делается дурно — я увожу ее, и она, приехав домой, выкидывает. Теперь она (чтоб не сглазить), слава Богу, здорова и едет на днях в калужскую деревню к сестрам, которые ужасно страдают от капризов моей тещи» (Пушкин — Нащокину). Свекровь же Натали эту новость передает в несколько раздраженном тоне: «В воскресенье вечером, на последнем балу при дворе Натали сделалось дурно после двух туров мазурки, едва поспела она удалиться в уборную императрицы, как почувствовала боли такие сильные: что, возвратившись домой, тотчас выкинула. И вот она пластом лежит в постели, будучи два месяца брюхата… Теперь они удивлены, что я была права».