— Но ведь от тебя уже давно ничего не зависит, черт побери! Или твой отец будет помыкать тобой всю жизнь? Или ты собираешься похоронить себя заживо под своими «обязанностями»! А как же
Дело было в том, что она старалась именно этого не делать. О себе-то она как раз и хотела забыть.
— Ты не понимаешь, Алекс, — ее едва было слышно. Он сел рядом с ней на бревно, так близко, что ее забила дрожь.
— Хочешь накинуть мой пиджак? — Она отказалась, а он продолжал: — Я ничего не понимаю. Этим летом ты совершила безумный поступок, пожертвовала слишком многим, чтобы искупить то, что считаешь страшным грехом.
Но она снова возразила:
— Я не могу так поступать с Джоном Генри.
Алекс никак не мог решиться рассказать ей, что главная проблема в ее жизни — отношения с мужем — уже разрешена.
— Как поступить, Боже мой! Проводить несколько часов в день вне дома? Ты решила приковать себя к его кровати?
— Можно сказать и так, по крайней мере, сейчас. — И добавила, считая своим долгом рассказать ему: — Отец установил за мной наблюдение, Алекс. Он грозится обо всем рассказать Джону Генри. А это его убьет. У меня нет выбора.
— О, Боже! — Он изумленно смотрел на нее. Единственное, о чем умолчала Рафаэлла, было то, что она всем этим обязана Кэ, его сестре. — Но почему он хочет это сделать?
— Сказать Джону Генри? Не думаю, что он это сделает. Но я не могу рисковать. Он так сказал, и мне ничего больше не остается.
— Но почему он следит за тобой?
— Мне все равно. Пусть следит, если хочет.
— И теперь ты сидишь и ждешь конца.
Она закрыла глаза:
— Не говори так. Я не жду этого. Я не жду его смерти. Я просто делаю то, что делала последние пятнадцать лет — остаюсь его женой.
— А тебе не кажется, что некоторые обстоятельства слегка меняют ситуацию, Рафаэлла?
Она покачала головой.
— Ладно, не буду на тебя давить, — он представил, под каким давлением она оказалась дома в Испании. Трудно поверить, но родной отец установил за ней слежку, угрожая разоблачением.
Алекс с трудом справился с яростью, которую разбудил в нем отец Рафаэллы, и заглянул ей в глаза:
— Давай оставим вопрос открытым. Я люблю тебя. И я хочу тебя. Я буду ждать, сколько нужно. До завтра, или десять лет. Моя дверь всегда открыта для тебя. Ты понимаешь, Рафаэлла? Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Да, но это просто сумасшествие. Ты должен жить своей жизнью.
— А ты?
— Я — другое дело, Алекс. Ты свободен, а я замужем.
Они посидели молча, радуясь близости друг друга. Рафаэлле очень хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно, но уже смеркалось и начинал опускаться туман.
— Он продолжает за тобой следить?
— Не думаю. Для этого нет причин.
Она улыбнулась, и ей очень захотелось прикоснуться к его щеке. Но она не могла себе этого позволить. Никогда — никогда. А он совсем сошел с ума. Глупо сидеть и ждать ее всю оставшуюся жизнь.
— Пойдем, — он поднялся и протянул ей руку. — Я провожу тебя до машины. Или этого лучше не делать?
— Лучше не надо, — с улыбкой ответила она, — но ты можешь проводить меня до полдороги.
Уже темнело, и ей не очень-но хотелось возвращаться одной в темноте. Она вопросительно взглянула на него, приподняв брови, ее глаза еще больше выделялись на осунувшемся лице:
— Как Аманда?
— Скучает по тебе… почти так же сильно, как я, — он мягко улыбнулся.
— Как она провела лето? — Рафаэлла не улыбнулась в ответ.
— Она прожила у Кэ почти пять дней. Моя драгоценная сестрица планировала, что целый месяц будет демонстрировать ее избирателям. Мэнди посмотрела на всю эту кухню и решила убраться подобру-поздорову.
— Она вернулась домой?
— Нет, мама взяла ее с собой в Европу. Кажется, они неплохо провели время.
— Разве она тебе ничего не рассказывала?
Он посмотрел на Рафаэллу долгим взглядом:
— До сегодняшнего дня я вообще плохо слышал, что мне говорили.
Она кивнула, и они пошли дальше. Наконец, она остановилась.
— Дальше я пойду одна.
— Рафаэлла… — он помедлил и решился все же попросить ее: — Можно, мы будем иногда встречаться? Вместе пообедаем… выпьем что-нибудь…
— Я не могу на это согласиться.
— Но почему?
— Потому что нам обоим хотелось бы большего, и ты это знаешь. Пусть все останется, как есть, Алекс.
— Почему? Чтобы я тосковал по тебе, а ты доводила себя до изнеможения? И это ты находишь справедливым? Поэтому отец пригрозил тебе смертью Джона Генри? Чтобы заставить нас жить такой невыносимой жизнью? Неужели ты не ждешь от жизни ничего большего, Рафаэлла? — Не в силах совладать с собой, он приблизился и нежно обнял ее. — Неужели ты обо всем забыла?
Она чуть не заплакала, уткнувшись ему в плечо.
— Я все, все помню… но это все позади.
— Нет. Я ведь люблю тебя. И буду любить всегда.
— Но ты не должен, — она все-таки подняла голову. — Забудь обо всем. Ты должен это сделать.
Алекс покачал головой и спросил:
— Что ты делаешь на Рождество?
Рафаэлла удивленно взглянула на него, не понимая, что у него на уме.
— Ничего. А что?