Прекрасная незнакомка

— Аманда уезжает к маме, на Гавайи. Они улетают в пять вечера, накануне Рождества. Почему бы тебе не прийти ко мне на чашку кофе? Я обещаю, что не буду докучать тебе и требовать невозможного. Я просто хочу тебя видеть. Это так важно для меня. Рафаэлла, пожалуйста…

Его голос задрожал, и тогда она, из последних сил стараясь быть твердой, оттолкнула его и покачала головой.

— Нет, — прошептала она чуть слышно. — Нет.

— Я не хочу тебя заставлять. Но я буду дома. Один. Всю Рождественскую ночь. Подумай об этом. Я буду ждать.

— Нет, Алекс… ради Бога…

— Не волнуйся. Если ты не придешь, я все пойму.

— Но я не хочу, чтобы ты ждал меня. И я не хочу приходить.

Он промолчал, но в глубине души у него затеплилась надежда.

— Я буду ждать, — он улыбался. — А теперь прощай. — Он поцеловал ее в лоб и потрепал по плечу своей большой рукой. — Береги себя.

Она ничего не ответила и медленно пошла прочь. Один раз она оглянулась. Он стоял на месте, и ветер теребил его темные волосы.

— Я не приду, Алекс.

— Ничего страшного. Я все-таки буду ждать. Вдруг ты надумаешь.

Она уже дошла до лестницы, ведущей наверх, к машине, когда он крикнул ей вслед:

— До Рождества!

Он смотрел как она поднималась вверх и думал о преданности Рафаэллы Джону Генри, о ее любви к нему самому, о ее обязанностях. Она была вольна в своих поступках.

И он не мог перестать ее любить.

ГЛАВА XXVIII

Маленькая рождественская елочка мерцала на карточном столе, словно освещая Рафаэллу и Джона Генри. Они разделывались с индейкой, держа на коленях слишком надоевшие всем в этом доме подносы. Он был сегодня совсем тихим, и Рафаэлле подумалось, что праздник скорее угнетал его, напоминая о былых катаниях на лыжах в дни его юности, об их рождественских каникулах вместе с Рафаэллой, или о тех годах, когда его сын был маленьким и фойе на первом этаже украшала огромная елка.

— Джон Генри… дорогой, ты хорошо себя чувствуешь? — Она наклонилась к нему, и он молча кивнул. Он думал об Алексе и их разговоре. Что-то было явно не так, но в последние месяцы ему так нездоровилось, что он почти не обращал внимания на состояние Рафаэллы. Ей всегда удавалось его одурачить: в своем стремлении поддержать его настроение она искусно прятала свои переживания. Он со вздохом откинулся на подушки.

— Я так от всего этого устал, Рафаэлла!

— От чего, от Рождества? — удивилась она. Комнату освещали только елочные гирлянды, но возможно, его раздражало бы яркое освещение.

— Нет, от этого всего… от жизни… от обедов… от новостей, в которых нет ничего нового. Я устал дышать… разговаривать… спать… — он быстро взглянул на Рафаэллу, глаза его были грустны.

— А от меня ты еще не устал? — Она улыбнулась и наклонилась к нему, чтобы поцеловать, но он отвернулся.

— Не надо… — глухо произнес он, уткнувшись в подушку.

— Джон Генри, что случилось?

Рафаэлла была удивлена и обижена, и он медленно повернулся к ней.

— И ты еще спрашиваешь? Как ты можешь… так жить?… Как ты можешь это выносить? Иногда… я думаю о стариках… которые умирали в Индии… а их молодые жены… должны были всходить на погребальный костер… Я ничем не лучше, чем они…

— Замолчи. Не говори глупостей… Я люблю тебя…

— Значит, ты ненормальная, — не на шутку рассердился он. — Но если ты и чокнутая, то я — нет. Почему ты никуда не уезжаешь? Отдохни… сделай что-нибудь, Бога ради… Но только не прожигай свою жизнь, сидя возле меня… Моя жизнь кончилась… — его голос стал совсем тихим. — Моя жизнь кончилась. И она была бесконечно долгой.

— Неправда, — она пыталась его утешить, но слезы застилали ей глаза. Один его вид раздирал ее сердце на части.

— Правда-правда… и ты должна… смириться с этим… Я умер… уже много лет назад… Но хуже всего то… что я убиваю тебя… Почему бы тебе не съездить развеяться в Париж?

Ему очень хотелось знать, что произошло между ней и Алексом, но он ни о чем не спрашивал. Он не хотел показывать, что обо всем осведомлен.

— Почему именно в Париж? — удивилась она.

Поехать к отцу после всего того, что произошло между ними летом? Даже мысль об этом ей невыносима.

— Я хочу… чтобы ты уехала… на некоторое время… — настаивал Джон Генри.

Она решительно покачала головой:

— Я не поеду.

— Нет, поедешь.

Они препирались, точно дети, но это их совсем не развлекало.

— Не поеду.

— Черт, я хочу, чтобы ты куда-нибудь уехала!

— Хорошо, тогда я схожу прогуляться. Но это и мой дом, и ты не можешь меня просто так выгнать. — Она взяла у Джона Генри поднос и поставила его на пол. — Я просто тебе надоела. — Но он не обратил внимания на озорной огонек, мелькнувший в ее глазах, когда она пошутила: — Просто тебе нужна новая сиделка, более сексуальная.

Но он лежал, сердито сверкая глазами, в последние дни он стал ужасно не сговорчивой брюзгой.

— Не болтай чепухи!

— А я и не болтаю, — мягко ответила она, наклоняясь к нему. — Я люблю тебя и не хочу никуда уезжать.

— Зато я хочу, чтобы ты уехала!

Она отодвинулась от него, он посмотрел на нее, помолчал и тихо проговорил: