Прекрасное и истина

Если бы «Гамлет» внезапно упал с неба прямо перед нами, будучи совсем «голым» и не имея длинной вереницы своих почитателей, то критики стали бы издеваться над ним – и не без видимого основания. Вероятно, не найдется ни одного обладающего вкусом человека, который был бы способен принять художественное произведение таким, каково оно есть. Ведь каждый на основании большого числа почитаемых им объектов выработал для себя идею прекрасного. Однако, в той же мере в какой сама эта идея никак не может создать какое-либо новое произведение искусства, она ни одному новому произведению не соответствует. Ибо конкретная идея пребывает в произведении, и она нова, как и само произведение. Во все времена критики использовали свои правила – и всегда ошибались. Авторитет руководителя труппы, любимый актер, матросская аудитория, которой нравится любой спектакль, – вот первое, что оказывало поддержку не только посредственным произведениям, но и самым прекрасным. И уже потом начинается настоящая работа критики, имеющей своей целью найти в произведении идеи, ему присущие, а не обнаружить в нем свои собственные мысли. Эта работа уже осуществляется актером – даже без того, чтобы он об этом специально задумывался; ибо, согласуя с художественным произведением движения тела и модуляции голоса – как певец, сообразующий характер звукоизвлечения с формой свода того помещения, в котором он поет, – актер ищет в нем скрытый смысл. Так же ведет себя и слушатель: он вновь и вновь возвращается к произведению искусства, его развитие обусловлено глубиной спектакля, и он каждый раз видит новую пьесу, сам испытывая при этом обновление. Но удовольствие видеть вновь, как и удовольствие перечитывать, ускользает от критики. Ошибка критики заключается в том, что она ищет сущность и отрицает существование.

Произведения, нравящиеся критике, суть именно те, которых не существует вообще: это не леса, куда отправляются за открытиями, и даже не реальные сады, где сама природа поддерживает порядок и демонстрирует уступы и повороты, образованные вовсе не по плану садовника, но сады оперные, в которых каждая вещь находится на своем месте, соответствующем определенной идее. Такими перед нами предстают хорошо поставленная пьеса или удачно написанный роман, которые, подобно тому как функционируют машины, приводит в действие внешняя по отношению к ним идея. Такого рода произведения сами лишены развития и не развивают нас. Они со временем изнашиваются; другие же со временем только крепнут.

Если бы зрительные залы были полны новых и лишенных предвзятости людей, то великие произведения должны были бы сохранять право на существование, даже не демонстрируя своих совершенств. Но, к счастью, есть рокот славы, чуть ли не всеобщее ожидание и возникающее исключительно благодаря влиянию тишины благорасположение всех. Я часто испытываю жалость к новому произведению, которому довелось встретиться со мной без всякого кортежа и к тому же не поддерживаемым возгласами одобрения. В этом случае я чувствую себя судьей уголовного трибунала: едва обвиняемый открывает рот, как судья уже требует для него месяцы тюрьмы и готовит мотивировку своего решения. Точно так же и я подозреваю моего автора и выслеживаю его; я дожидаюсь его первой ошибки. Благодаря такому враждебному взгляду сознание тотчас же теряет всю свою проницательность. Издевался ли Вольтер, приводя мнения сенатора Пококуранте,

[Имеется в виду персонаж повести Вольтера «Кандид, или Оптимизм», о котором сам Кандид говорит: «Но какое это, должно быть, удовольствие все критиковать и находить недостатки там, где другие видят только красоту!»[383].]

которому ничего не могло понравиться? Я полагаю, что он и сам пребывал в сомнении, разрываясь между своими худосочными идеями и собственной природой. Но мог ли он подозревать, что его же трагедии будут вскоре забыты и что главным его произведением окажется тот самый роман «Кандид»? Человеческое сознание формируется не ради того, чтобы выбирать, но ради того, чтобы принимать на веру; не ради того, чтобы решать, прекрасно ли то или иное произведение, но ради того, чтобы размышлять о прекрасном произведении. Таким образом, в стремлении судить, ориентируясь на самого себя, вопреки слишком очевидным общим местам, содержится известная опрометчивость. Ведь мыслит само Человечество.

Ремесленники