Прекрасное отчаяние

Отчаяние проступает на ее лице, когда она снова смотрит на меня.

— Я не знаю, что сказать. Я этого не делала.

— В той хижине, четыре дня назад, я впервые кому-то рассказал. Я впервые произнес эти слова вслух.

— А как же… Как же Дэниел? Он всегда следует за тобой, как тень. Он мог подслушать нас в хижине.

Дэниел сейчас на кухне на случай, если ситуация выйдет из-под контроля, и я знаю, что он слышит каждое слово нашего разговора.

— Ты прекрасно знаешь, что на многие мили вокруг никого не было. И кроме того, я доверяю Дэниелу свою жизнь, — добавляю я, и мой голос звучит жестко. — Он был в Висконсине в тот день. Я подтвердил это в авиакомпании.

Ее глаза мечутся из стороны в сторону, как будто она ищет выход.

— Может… может, там были камеры или…

— Может, комната прослушивалась? — Добавляю я. — Я уже думал об этом. Потому что, хочешь верь, хочешь нет, но я не хочу, чтобы это была ты. Пока ты была в библиотеке, я проверил все на наличие жучков. Там ничего не было. Я все проверил. Проверил все возможные варианты. Но все сводится к одному простому факту. Я рассказал тебе. И теперь, спустя всего четыре дня, все знают.

В ее глазах застыли паника и ужас, она открыла рот, но из него ничего не вышло.

— Если ты настаиваешь на том, что не говорила прессе напрямую, то кому же ты тогда сказала? — Требую я.

— Никому!

— Своей семье?

— Нет! Я никому не говорила.

— Тогда откуда пресса знает?

— Я не знаю! — Раскинув руки, она смотрит на меня умоляющими глазами. — Пожалуйста, Александр. Ты должен мне поверить. Я не делала этого. Клянусь, я этого не делала. Я не знаю, как они узнали, но клянусь, я им не говорила.

Мое сердце замирает.

Она выглядит такой искренней. Звучит так искренне. И я хочу ей поверить. Ей-богу, очень хочу. Именно поэтому я потратил несколько часов, перебирая все возможные варианты. И даже когда это не нашло другого объяснения, я все равно дал ей шанс объясниться. Потому что я не хочу, чтобы это была она. Но у нее нет объяснений. И как бы искренне она сейчас ни говорила, как бы сильно я ни хотел ей поверить, это не изменит того холодного, жесткого факта, что она — единственный человек, которому я когда-либо говорил.

Жгучая ярость внутри меня превращается в смертельное спокойствие, когда я принимаю душераздирающее решение и блокирую все свои эмоции по отношению к этой лживой змее. И холод, который поселяется в моей душе вслед за ними, ужасает меня. Но так и должно быть. Она предала меня. Предала так, как никто и никогда не предавал.

И теперь она заплатит за это.

— Твоя стипендия аннулирована, — заявляю я, мой голос безжалостен и холоден как смерть. — Если ты не сможешь выложить сто тысяч, у тебя есть время до конца дня, чтобы убрать свои вещи и покинуть помещение.

Она отшатывается назад, как будто я ударил ее по лицу. Паника, ужас и отчаяние проступили на ее лице. Она поставила все свое будущее на Хантингсвелл. И теперь, из-за того, что она решила отомстить, ее будущее безвозвратно разрушено.

— Ты не можешь этого сделать, — выдавливает она из себя.

— Смотри на меня.

В ее глазах что-то щелкает. Вытянувшись вперед, она упирается ладонями мне в грудь и со всей силы пихает меня назад.

— Ты ублюдок! Ты чертов ублюдок! Ты думаешь, что можешь играть в Бога, распоряжаясь жизнями всех людей? — Она снова толкает меня в грудь. — Я думала, ты стал другим. Я думала, что наконец-то узнала тебя настоящего. Но это шутка. Настоящий ты был тем, кто заставил меня сосать твой гребаный член на парковке в обмен на еду! Ты, неуверенный в себе маленький сопляк! Черт, как же я тебя ненавижу и как же я хочу, чтобы именно я разболтала твой чертов секрет, чтобы я знала, что это я разрушила тебя и твой идеальный образ.

Ярость и боль рвутся из моей груди, как волки.

— Ты думаешь, что ты настоящий человек? — Ледяная ненависть вспыхивает в ее глазах, когда она фиксирует их на моих. — Это не так. Ты просто оболочка. Ни сердца, ни души за этой холодной оболочкой. — Она делает секундную паузу, прежде чем выплюнуть: — Ты закончишь так же, как твоя мать.

Последние остатки моих упрямых чувств к ней разбиваются вдребезги, как разбитое зеркало.

С маской смертельного безразличия на лице я достаю телефон и нажимаю вызов на одном из своих контактов. После трех звонков мужской голос говорит:

— Хантингтон?

— Томас Джордж, — отвечаю я.

При звуке этого имени с лица Оливии исчезает весь цвет. Имя человека, который пытался утопить ее в фонтане и поклялся убить.

— Ты все еще хочешь заставить Оливию заплатить за то, что тебя чуть не исключили? — Спрашиваю я.

— Нет, нет, нет, — пролепетала Оливия. Подняв руки в умоляющем жесте, она отчаянно качает головой. — Нет, пожалуйста. Пожалуйста.

— Ты ясно дал понять, что она вне зоны доступа, — осторожно отвечает Томас.

Не сводя глаз с Оливии, я говорю:

— Я потерял интерес к своей игрушке.

На ее лице мелькает обида, но ее быстро заглушает паника.

— Поэтому я снимаю свою защиту, — заканчиваю я.

Ее черты заливает чистый ужас, и она падает передо мной на колени. Сжав ладони вместе, она смотрит на меня отчаянными, умоляющими глазами.