Это была одна из моих любимых. Черно-белая, восемь на десять. На ней мы с Джо стояли на фоне потрясающей православной церкви Святой Недели. Без ложной скромности скажу, что выглядели мы просто великолепно. Ни одну из нас нельзя было назвать обладательницей модельной внешности, однако на этой фотографии мы казались красивыми до невозможности. В те дни мы обе одевались дешево и одновременно претенциозно, в молодежную одежду восточноевропейского стиля; на фотографии на нас были широкие вельветовые брюки, едва скрывавшие грудь маечки, всевозможная копеечная бижутерия и высокие черные сапожки. Даже наши волнистые каштановые волосы выглядели одинаково, небрежно спадая нам на плечи. Нас вполне могли бы назвать сестрами. Мои губы были полнее, а скулы – выразительнее (спасибо маме с ее четвертью команчской крови), однако Джо была выше и очень тоненькой, а ее широко посаженные глаза казались просто неземными. На снимке волосы сбивались нам на лица так, словно мы специально включили ветродув. К тому же мы были юны, безрассудны и готовы ко всему, а перед подобным бесстрашием всегда трудно устоять.
Взяв ручку, я спросила:
– Вы хотите, чтобы я написала, почему выбрала ее?
– Давайте в этот раз поступим по-другому, – ответила Кэми Джей. – Я хочу, чтобы вы написали мне о девушке, стоящей рядом с вами на фотографии.
Я отложила блокнот.
– Вы писали не слишком долго.
– Я закончила.
– Вы сможете писать еще минуту? – спросила Кэми Джей.
Я отрицательно покачала головой.
– Вы в порядке, Мэдди?
– Да. В порядке. Но я чувствую…
В моей голове роились мысли и образы. Летучие мыши, кровь, озеро и ложь.
– Что? Что вы чувствуете?
– Что я хочу закончить и уехать домой.
– Ладно, – с теплотой сказала Кэми Джей. – Если у вас будет настроение, напишите о своей последней фотографии и отправьте это мне по электронной почте. Ладно?
– Хорошо, – ответила я, вставая. – Простите.
– Вам не за что извиняться, Мэдди. Не нужно ни о чем жалеть.
Я пообещала, что постараюсь.
Мэдди