Я мчалась в свою квартиру по голой бетонной лестнице, перескакивая через ступеньки. Один раз я даже упала. Я едва попадала пальцами в отверстия телефонного диска. Продавщица сказала мне немедленно позвонить своей семье, а я вместо этого набирала номер Джо. Я не думала ни о тех ужасных вещах, которые она мне наговорила, ни о том, что она могла просто повесить трубку. Моей единственной мыслью было позвонить человеку, который был для меня важнее всех на свете. Я знала, что для Джоанны эта новость станет чем-то непостижимым. Для любого бы стала. А она вдобавок уже была в мрачном и враждебном месте, причем совершенно одна.
К моему облегчению, она ответила сразу же:
– Мэдди, о боже, Мэдди! Что происходит?
Я знала, что это было нечто, ставшее мостом через образовавшуюся между нами пропасть. Я расплакалась. Джоанна вновь стала очень милой.
– Я улетаю домой, Джо, – сказала я. – Домой, домой. Обратно в Штаты. Я могу приехать к тебе, чтобы попрощаться? Я хочу увидеться с тобой перед отлетом, если ты не против. Пожалуйста! Я хочу извиниться.
– Я тоже, – ответила Джоанна, и я поняла, что она находится на грани срыва. – Конечно же ты можешь приехать. Я не хочу, чтобы мы так и не повидались перед твоим отлетом, понимаешь? Прошу, приезжай. У меня такое ощущение, что мир вот-вот рухнет.
В те дни такое ощущение было у всех.
Я приехала в Скопье на следующий же день, двенадцатого числа. В тот вечер добрые македонцы пришли к американскому посольству с зажженными свечами. Однако им не удалось простоять там долго, потому что их менее добрые соотечественники начали швырять в них камни, выкрикивая, что мы получили то, что заслужили. Людям со свечами пришлось обратиться в бегство, в то время как разъяренная толпа стала бить окна кирпичами и бросать за ограду коктейли Молотова.
Мусульмане с Ближнего Востока только что атаковали Америку, а балканские христиане громили наше посольство, потому что мы встали на сторону мусульман в Боснии; этот альянс для ближневосточных мусульман явно не имел никакого значения. Иэн однажды сказал мне: «Знаешь, я не думаю, что балканские мусульмане общаются со своими единоверцами с Ближнего Востока». Я пребывала в полнейшем замешательстве, но одно мне было ясно точно: мы были прокляты.
Я собиралась вернуться в Болгарию, чтобы собрать свои вещи и улететь домой через четыре дня, но в итоге осталась на две недели. Джоанна даже слова не сказала о том, что я злоупотребляю ее гостеприимством. Крайний срок по туристической визе сдвинулся, так что я планировала закончить работу в Штатах. Я все время думала об Иэне, однако не пыталась выйти с ним на контакт. Он дал понять, что останется со своей девушкой, да и я не хотела обострять отношения с Джо. Мир только что рухнул. Я потеряла голову. Может, это была любовь, но мои чувства не были встречены взаимностью. Я ощущала тоску, боль и отчаяние. Так чем, спрашивается, мое состояние отличалось от происходившего вокруг? Впрочем, я убедила себя, что мне все равно. Я лелеяла в своей душе зернышко анархии. Печали. Презрения. Безразличия. Ярости. Полного и абсолютного разочарования. Иэн был для меня никем. С чего мне так из-за него переживать?
Почти все время мы с Джо проводили на диване, смотря новости и пытаясь найти хоть какой-то смысл в том, что происходило в нашем изменившемся мире. Один раз она не ездила на работу четыре дня кряду, сказываясь больной. Для Джо, которая могла позвонить Стояну посреди ночи и сказать, чтобы он отвез ее в лагерь беженцев, если там вдруг случалось что-то непредвиденное, это было чем-то совершенно немыслимым. Она перестала уходить в подвал, чтобы поплакать там, свернувшись на диване. Теперь мы тихо плакали вместе, глядя на то, как отчаявшиеся люди прыгали с верхних этажей башен навстречу неминуемой смерти. В новостях эти записи крутили вновь и вновь, так что меня не оставляло ощущение, что всему пришел конец.
Вечером накануне моего отъезда мы с Джоанной пошли в «Ирландский паб». Когда мы решили, что пора возвращаться домой, было уже совсем поздно. Я как раз расплачивалась с официантом, когда меня за задницу схватил проходивший мимо лысый мужик в выцветшем армейском камуфляже. Я хотела врезать ему, но промахнулась.
– Гребаная сука, – произнес он достаточно громко, чтобы это услышала Джоанна.
Она немедленно ринулась к нам.
– Что случилось? – потребовала ответа она.
Мужчина и я глядели друг на друга.
– Ничего, – ответила я.
В этой части света вещи очень быстро принимали дурной оборот, так что лучше всего было просто уйти.
Я сказала Джоанне, что собираюсь сходить в туалет и что скоро вернусь. Когда я оттуда вышла, то увидела беззвучно мерявшего шагами коридор Иэна. Он выглядел раздосадованным.
– Питер только что сказал мне, что ты здесь, – сердито произнес Иэн.
Я не знала, что ему на это ответить.
– Как долго ты собираешься еще здесь пробыть?
– Я уезжаю завтра.
– Господи! – шокированный, произнес он. – Ты можешь задержаться хотя бы ненадолго?
– По правде говоря, не могу. В Софии мне нужно сесть на самолет.
– Куда ты улетаешь?