Прекрасность жизни.

Вот и шли под ручку ближе к сумеркам. Шли к кому-то в гости, на квартиру, где сладко поет магнитофон и звенят бокалы и где такие же молодые, такие же стройные, такие же высокие, крупные и счастливые победители жизни так же хохочут, так же умны, так же белозубо улыбаются. И от той белозубой улыбки их ломит и режет в глазах у всего света.

— Здравствуйте,— вдруг сухо ответила она, чуть замедлив шаг. Кокоулин невольно глянул и увидел на углу, близ лотка с пирожками, следующую картину.

Там, на углу близ лотка, там пар валил из этого лотка, а рядом на углу, стоял тусклый человечек в затрапезном и, сняв шерстяную варежку, аккуратно кушал ливерный пирожок ценою в пять копеек.

— Привет,— повторил человечек.

И влюбленные пошли дальше.

— Прости, Неля, это кто? — спросил мужчина.

Женщина молчала.

— Эй! — Он шутя и легонько ткнул ее в бочок.

— А? Что? Извини, не расслышала.

— Я спросил, кто это?

— Кто? — Дама помедлила, а потом вдруг вроде бы даже и обозлилась. Во всяком случае, она довольно напряженно ответила: — Это? Это мой бывший муж. Слышал?

— Что-то такое слышал,— сказал Кокоулин.

Но этот вот вызов в ее голосе, эта явная злость сильно и неприятно поразили его. Он засмеялся.

— Слышал, слышал,— сказал Кокоулин.— Значит, это ничтожество и есть тот самый «муж», кто он там — гений-полугений? Он, да?

Дама тоже ухмыльнулась.

— Он. Да,— медленно сказала она.— А ты что, рассердился, миленький?

— Вот еще,— сказал Кокоулин.

— И потом — почему «ничтожество»? Он многим нравился. Ты профессора Штраубе знаешь? Так вот, он даже папе тогда говорил — есть все-таки что-то такое в этом человеке: незамутненный кругозор, определенная сила, эрудиция.

— У этого слизняка? — пока еще улыбался Кокоулин.

— Ну да, у этого слизняка. Саша к Штраубе ходил роман, читать. И консультировался — ему медицинские термины нужны были для романа...

— Саша...— только и сказал Кокоулин.

После чего решительно высвободился и повернулся направляться к тусклому человеку.

— Стой! — цеплялась Неля.

Но он ее руку решительно стряхнул, подошел к нему и не сообразил ничего лучшего, как сказать:

— Эй, мужик! Выпить хочешь?

Человек спокойно жевал. У него было впалое желтоватое лицо. Щетина паршилась на щеках.

— Если хочешь, идем с нами. Вон и Неля тебя приглашает.

— Перестань,— сказала Неля.

— Нет, ну почему? — возразил Кокоулин.— Разве ты не приглашаешь?

Человек жевал себе и жевал.

— Да вы что, оглохли, что ли? — рассердился Кокоулин.

Человек же съел наконец пирожок. Он его съел, вытер жирные пальцы о серую полу пальто и лишь тогда вдруг сказал:

— А ты мне деньгами отдай.

— Чего? — поперхнулся Кокоулин.

— Ну вот на сколько хотел угостить, столько и дай,— спокойно продолжил человек.— А то уж больно морда у тебя противная, чтоб с тобой пить, понял? — интимно пояснил он.

Кокоулин сжал кулаки.

— А вот я тебя сейчас в милицию! — радостно закричал человек, и маленькие его глазки холодно сверкнули.— Это что ж такое, гражданы! — закричал он.— Гражданы! Трудящий стоит и тихо жрет трудовой пирожок, а к ему пристают пьяные стиляги и спекулянты.

При слове «спекулянты» прохожие стали замедлять шаги.

— Расходитесь, товарищи, ничего интересного тут нету,— сказал Кокоулин.

— Ничего интересного! — вопил человек.— А то, что готовится избиение, это никому не интересно, да?

— Ну... погоди... ну, я тебя!..— задыхался Кокоулин.

— Вот видите! — кричал человек.

— И не стыдно тебе? Такой здоровый, мордастый, а лезешь драться! С кем? Да вы-то что смотрите, мужчины! — возмутилась какая-то женщина.— Наподдали бы ему как следует, чтоб не хулиганил.

— Поймите, я вовсе не хулиган, я могу документы показать,— оправдывался Кокоулин.

— Документы нынче у всех есть, гражданин,— резонно отвечали ему.

Ну и тогда Кокоулин плюнул, растолкал толпу и пустился догонять своевременно покинувшую его Нелю.

— Ну что, миленький, ну как, миленький? Убедился? — хохотала она.

Но Кокоулин решительно отстранился.

— Не понимаю, что здесь смешного,— сухо сказал он.— Типичный демагог и хулиган. Не понимаю, как ты могла якшаться с таким типом.

— И не поймешь! — все хохотала и хохотала она. И запрокидывалось ее холеное лицо, и текли слезы, размывая черную тушь длинных ресниц.

— Послушай, ты пойдешь за меня замуж или нет? — вдруг злобно, вдруг в нетерпении выкрикнул даже, а не сказал он.

Неля перестала смеяться и посмотрела на него с любопытством.

— Это что-то новенькое,— сказала она.— Раньше я всегда слышала от тебя, что любой брак — это брак.

— Пойдешь или нет? Отвечай!

— Прямо сейчас?

— Неля...— сказал он.

— Неужели мы присутствуем при явлении феномена так называемой любви? — спросила она.

— А ты любишь меня? — спросил он.

— Я не знаю,— сказала она.

— Нет, ну ты любишь меня?

— Люблю.

— Это — правда?

— Это — правда,— сказала она.

— Ну, подойди ко мне,— сказал он.

— Ну, подхожу к тебе,— сказала она.

И приближалось, приближалось ее раскрытое лицо с пунцовым пятном ярко накрашенных губ, дрожащими ноздрями и не высохшими еще слезинками в больших глазах. И приближалось, приближалось, приближалось...