Отойдя на шаг, Дженсен кивком показал на бокал у меня в руке и, дав мне сделать глоток, наклонился снова и слизал с моих губ капли вина.
– Мне нравятся твои губы, – прошептал он, не отодвигаясь и не отводя взгляд от моего рта. – Когда ты говоришь, не смотреть на них просто невозможно.
– Все дело в акценте, – я уже слышала об этом. Ни для кого не секрет, что американским мужчинам нравится наблюдать за тем, как говорят британки: мы выдуваем слова, мы играем ими.
Но Дженсен покачал головой.
– Они такие розовые, – сказал он. – И пухлые, – он наклонился и снова поцеловал меня, а когда отодвинулся, скользнул взглядом вверх до волос. – Ты говорила, что часто красишь волосы, да?
Он протянул руку, взял одну прядь пальцами и провел ими до кончиков.
– Бывает.
– Мне нравится, как сейчас. – произнес он, повторив движение и наблюдая за своими действиями. – Оттенок не рыжий и не светлый.
Я подозревала, что причина, по которой ему нравился мой цвет волос, та же, по которой мне он как раз и не нравился: это выглядело прилично и не кричаще. У меня были длинные и вьющиеся волосы. Неяркий рыжеватый блонд, почти светлый каштан – цвет, который требовал доработки. Мне хотелось, чтобы мои волосы кричали: СЕГОДНЯ У МЕНЯ НАСТРОЕНИЕ ДЛЯ РОЗОВОГО.
– Сейчас цвет твоих волос оттеняет цвет глаз так, что они кажутся еще более голубыми, – продолжил он, и мои размышления резко прервались. – Губы кажутся более розовыми. Ты слишком идеальна для этой реальности.
Такого мне никто никогда не говорил, и внезапно мне показалось, что розовый слишком отвлекает от остального.
– Какой восхитительный комплимент, – широко улыбаясь, ответила я.
В его взгляде отражалось мое смешливое настроение, а вот губы по-прежнему оставались приоткрытыми, словно он пробовал меня в воздухе. Дженсен взял свой бокал, залпом допил вино и, поставив его на столик, развернулся ко мне, явно ожидая от меня того же.
Поэтому я сделала неторопливый глоток.
– Пиппа, – со смехом сказал он и наклонился поцеловать меня в шею.
– Что?
– Допивай свое вино.
– Почему?
Он прижал мою руку к переду своих брюк, чтобы я поняла, почему.
– Я весь день наблюдал за тем, как ты прыгала вокруг в этих обтягивающих брюках и в этой полупрозрачной блузке.
– Ты явно привык видеть женщин одетыми в толстые водолазки и строгие юбки до колен.
Он рассмеялся.
– Иди сюда.
От осознания происходящего, от того, что мы собирались сделать, улыбка сползла с моего лица, и он заметил, как это произошло.
– Нам не обязательно это делать, – прошептал он. – Все происходит довольно быстро, я понимаю.
– Нет… Я хочу этого.
Я небрежно поставила бокал на стол. Дженсен схватил меня, и через секунду я лежала на спине, обхватив его ногами за талию, а он навис надо мной.
Нетерпеливо двигаясь сверху, он нашел мои губы и, целуя, скользнул языком вглубь. Дженсен застонал и подтянул мою ногу повыше.
– У меня стоит уже несколько часов.
О боже, я уже только от такого могу кончить.
Вчера ночью именно так и было.
Его член прижат между моих ног, так идеально и правильно, быстрое горячее дыхание обжигало шею, а поначалу тихие рычащие стоны стали громче, словно я потянула за воображаемую ниточку на воображаемом свитере и тот начал распускаться.
– Я не хочу кончить вот так, – выдавила я. – Я хочу…
Позже мне стоит проверить, разорвана ли моя блузка на куски или же она просто где-то разошлась по шву, когда он стащил ее с меня. Одним решительным рывком Дженсен снял с меня брюки и нижнее белье. Потом через голову стащил с себя рубашку, не заморачиваясь расстегиванием пуговиц, от чего спутанные пряди упали ему на лоб.
Лихорадочно снятые брюки, найденный в сумке презерватив и громкий треск разорванной упаковки.
Звук влажного скольжения по члену, ощущение его рук, устраивающих меня верхом на нем и придерживающих для меня член…
И когда он оказался внутри, мы оба притихли, ловя ртом воздух и
Дженсен схватил меня за бедра, чтобы помочь мне поймать ритм, но я оказалась настолько ошарашенной происходящим, что не могла сосредоточиться, не могла собраться с мыслями, чтобы просто расслабиться и получить удовольствие. Но он все понял: он сел подо мной, и, изменив своей молчаливой привычке, заговорил о том, что он чувствует, о том, какая горячая у меня кожа, он скользнул рукой между нашими телами, впервые касаясь меня так настойчиво и терпеливо одновременно. Мне хотелось поддаться глупому порыву и извиниться за себя; я чувствовала себя по-дурацки, потому что мое тело настолько обезумело от реальности происходящего, что я не могла сконцентрироваться на удовольствии; но, казалось, его это совершенно не беспокоило.