Прекрасные

Я слушал, как в полной тишине тикала секундная стрелка часов. Мне хотелось с кем-нибудь поговорить об этом, потому что не сомневался, что все мои близкие порадуются и таким образом нарушат эту гнетущую и парализующую тишину. Я мог бы снова позвонить Ханне; она такой же трудоголик, она понимала, как много это значит, когда тебя выделяют и ставят в ряд с лучшими в твоей области. Но она не перезвонила, а давить мне не хотелось, если она на самом деле злилась.

Родители тоже будут на седьмом небе от счастья. За сорок лет брака мой отец знал больше, чем кто бы то ни было, как важно совмещать работу с активным участием в жизни семьи.

Жизнь семьи…

Холодность пустых стен моего дома раньше всегда действовала на меня успокаивающе. Она контрастировала с вечным беспорядком в моем кабинете и непрекращающимися звонками, с голосами и стуком каблуков в коридорах. А дом всегда был моим стерильным местом отдыха. Моим убежищем. Но внезапно начал казаться безжизненным.

Чем больше я об этом думал, тем больше понимал, чего именно ему (как и всей моей жизни) не хватало. Энергии. Спонтанности. Звуков и музыки, смеха и секса, ошибок и триумфов.

С той же ясностью пришло ощущение, что, проснувшись утром, я хотел бы видеть рядом с собой Пиппу. Или, спустившись по лестнице, как это было в Вермонте, увидеть, как она читает на диване, вытянув вперед длинные ноги. Это пьянящее чувство было той же природы, что и ноющая боль, которая поселяется в сердце, когда нужно сказать нечто важное.

Я скучал по ней. Хотел ее. Хотел, чтобы она была рядом со мной или я рядом с ней, хотел научиться так же находить радость в мелочах, как умела только она.

Я скучал по ее вызывающему у меня восторг смеху и по тому, как она всегда морщила нос, если кто-нибудь произносил слово «сырость». Скучал по моментам, когда она неспешно рисовала пальцем у меня на спине буквы, облачка и спирали, когда, восстанавливая дыхание, я нависал над ней. По тому, что я чувствовал, когда был в ней. Но больше всего мне не хватало просто быть с ней рядом. Ничего толком не делая… просто быть вместе.

Я встал с дивана, побежал наверх, схватил первую попавшуюся сумку, начал закидывать в нее вещи: рубашки, брюки, нижнее белье. Сгреб в нее все, что было на столике в ванной, и закрыл с резким щелчком.

Я не знал, что скажу, когда приеду, и что она ответит, но в уме снова и снова повторял одну и ту же фразу: «Я люблю тебя. Знаю, что между нами все предполагалось как нечто мало значимое, но на самом деле это не так. Я хочу разобраться и в остальном».

* * *

Я свернул на I-90 и тут сообразил, что у меня не было билета в Лондон. Я посмеялся и набрал номер отдела бронирования «Дельта Эйрлайнс». С обеих сторон мимо меня неслись машины, пока я ждал ответа.

– Добрый день, – приятным услужливым голосом поприветствовала оператор. – Ваш номер определен. Можете подтвердить ваш домашний адрес?

Я назвал его, уловив спешку в своем голосе.

Она спросила, что мне нужно, куда собираюсь полететь и как скоро. Если ее и удивило мое желание забронировать первый попавшийся рейс через Атлантику, виду она не подала.

– А дата обратного полета?

Я сделал паузу, об этом еще не успел как следует подумать. Принимая во внимание работу и прочие обязанности, в лучшем случае я мог рассчитывать, что смогу задержаться на неделю, может, две, прежде чем нужно будет возвращаться домой. Я надеялся, что мы вернемся вместе или как минимум до чего-нибудь договоримся, что позволит нам двигаться вперед. Ждать и быть терпеливым я умел.

Смириться же с ее «Ты позвонишь мне, когда будешь в Лондоне?» – это было все равно что довольствоваться меньшим из возможного.

– Я бы хотел билет с открытой датой, – ответил я.

– Хорошо, – ответила оператор, а потом, словно почувствовав мое беспокойство, добавила: – Мы так часто делаем. Каким классом вы предпочитаете, мистер Бергстром?

– Все равно, – ответил я. – Главное улететь.

– О’кей, – снова щелчки клавиатуры. – А вы… – она сделала паузу, и я убрал телефон от уха, решив, что звонок сорвался.

– Алло?

– Да, извините, – сказала она. – Вы будете использовать накопленные мили?

– Мили?

– Да, их у вас… хм… накопилось, – ответила она и засмеялась. – Почти восемьсот тысяч, если быть точной.

* * *

Лондон, как и всегда, был окутан туманом, когда мы только начали снижение, но когда опустились ниже облаков, то показался Тауэрский мост и Лондонский глаз[14], и Темза, петляющая между городских улиц. После долгого перелета у меня внутри все снова проснулось при виде города.

Осколок[15] напомнил рассказ Пиппы, как она поднялась на смотровую площадку на семьдесят втором этаже и как это было смешно, поскольку было похоже на ожившие «Желтые страницы», где каждый непременно должен был выразить неодобрение всему, что видит.