Прекрасные господа из Буа-Доре

– Итак, сударь, – возразил Буа-Доре, сняв шлем, – я готов удалиться и даже раскаяться в своей жестокости, если вы соизволите только поклясться честью, что вы узнали вашу сестру по матери, Джулию Сандоваль, под вуалью в экипаже моего брата, на постоялом дворе в…

– Я клянусь вам ею, чтобы вас удовлетворить. Я даже видел ее без вуали на том постоялом дворе.

– И в третий раз… Простите мою настойчивость, я должен это сделать в память моего брата. В третий раз, действительно ли Джулия Сандоваль была вашей сестрой? Кольцо, которое она носила на пальце, которое сейчас у меня и на котором это имя написано полностью, не могло ли случиться, что это ее кольцо? Вы в том клянетесь?

– Я клянусь в этом! Довольны ли вы?

– Постойте! В этом кольце есть герб: лазурный гербовый щит на золотом поле. Это герб Сандовалей из вашего семейства?

– Да, сударь, именно так.

– Итак, сударь, – произнес Буа-Доре, вновь надевая свой головной убор, – я объявляю еще раз, что вы солгали, как человек без стыда и наглец, каким и являетесь, потому что я только посмеялся над вами: на кольце вашей мнимой сестры стоит имя Мария де Мерида, а герб – зеленое поле с серебряным крестом. Я могу представить его как доказательство.

Глава тридцать первая

Гийом был ужасно потрясен, но д’Альвимар быстро сориентировался.

Ярко светившая луна не позволяла, однако, разглядеть крошечные буквы и микроскопические гербы, скрытые на кольце, и в то же время было невозможно, как сегодня, выстрелить на изготовку из кармана.

Не было даже необходимости переносить на другое время изучение этого доказательства. Он не пытался, как преступник, уклониться, но, напротив, искал поединка. Он опасался, что ему откажут в этой возможности спасения и оставят пленником маркиза или судьи.

Он стремительно отвел Гийома в сторону и рассмеялся.

– Я понимаю, – промолвил он. – Я желал быть любезным, как вы того требуете, чтобы покончить с этим и освободить вас от этого старого лунатика. Я рассказал все, что он желал бы заставить меня сказать, а теперь его блажь обрела другое направление, которому я не могу следовать. Все это по моей вине; я должен был бы рассказать вам, вернувшись от него, что он был безумен в течение двух дней, а доказательством тому его вчерашние поступки. Вам могли бы сообщить об этом: он просил руки мадам де Бевр. А весь сегодняшний день под впечатлением от смерти брата он выкидывал весьма странные фокусы, принимая за убийц то меня, то своего немого, то своего щенка. Я не сумел избежать того, чтоб он не схватил меня за горло, тешась выдумками, которые стали разменной монетой в его спектакле; но он только успокоился, увидев, что вы приехали.

– Что же вы не рассказали обо всем? – воскликнул Гийом.

– Я не хотел бы жаловаться на неприятности, которые я выносил, вы могли подумать, что я упрекаю вас в том, что меня здесь оставили. В настоящее время есть одно лишь средство покончить с этим. Позвольте мне драться с ним.

– С безумным стариком? Я не могу, чтоб он страдал.

– Ну же, Гийом, – нетерпеливо воскликнул Буа-Доре, – позволите ли вы теперь отомстить за оскорбление или же мне следует дать ему пощечину?

– Мы к вашим услугам, сударь, – ответил д’Альвимар, пожимая плечами. – Начнем же, мой дорогой, – прошептал он Гийому, – что с ним делать! Не бойтесь! Я быстро образумлю эту старую марионетку и обещаю вам заставить его попрыгать со своей шпагой столько раз, сколько вы пожелаете. Я берусь измотать его так, что ему придется быстро отправиться в постель, а завтра мы посмеемся над этим приключением.

Гийом успокоился, увидев его таким веселым.

– Я очень рад видеть, что у вас все в порядке, – прошептал он, – но я предупреждаю вас, что, считая своим долгом состязаться в фехтовании с этим стариком, вы не проявите мужества и причините мне огромную боль. Я понимаю, что он безумец, но это лишний довод, чтобы поберечь ваши силы и отпустить его измотанным ради его болезней.

Гийом знал тем не менее, что Буа-Доре был искусен в фехтовании. Но это был старый метод, который презирали молодые люди, и он также знал, что, если маркиз еще сохранил верную руку, его колени были не столь крепки, чтобы продержаться больше двух или трех минут.

Соперники спешились, слуги остались стеречь лошадей и пленного Санчо, которого Гийом приказал не освобождать до исхода поединка, чтобы не осложнять возможным вмешательством и без того трудной ситуации.

Пока Гийом искал вместе с двумя соперниками подходящую площадку, Адамас и Аристандр с жаром шептали друг другу на ухо. Аристандр был в отчаянии, Адамас дрожал в лихорадке; но мысль, что его хозяин может стать жертвой своего великодушия, не могла прийти ему в голову. Он упивался своей уверенностью в ловкости и силе маркиза.