Прекрасный белый снег (СИ)

Она подошла поближе, какими-то усталыми глазами посмотрела внимательно на Веничку, смешно немного, будто удивлённо приподняла пшеничные брови и тихонько всхрапнула в ответ:

— Are you puffing?

По счастью, Веничка бывал в Индии, и знал уже, что означает это выражение. "Are you puffing?", затем hash, gush, maryguana и далее по списку, почти дословно означает: а вы пыхаете? Травку курите? В лёгкой растерянности Веня приподнял голову, всхрапнул негромко. Нет, там, в Индии, конечно, всякое случалось, и тем не менее, вопрос ему показался немного неожиданным. Однако ляпнуть в ответ глупость Веня, к счастью, не успел. Она качнула легонько головой и одними только, мягкими губами, произнесла негромко:

— Шучу, Веня, шучу. Be my guest! Присоединяйся!

Проснулся Веня довольно поздно, в приподнятом немного настроении. Оказалось, побыть иногда лошадью, во сне конечно, совсем не так уж плохо. Реальность, однако, оказалась несколько иной. Стальная дверь под замком на входе в отделение, как ни казалось это странным, никуда не испарилась, да и толстые тюремные решётки на окнах, в воздухе тоже не растаяли. "Да уж, — грустно подумал Веня, — вместо неба синего белый потолок..." Никакой зелёной травки, и уж тем более, прекрасной кобылицы тут явно не предполагалась. И хотя, столь неожиданно возникшая вчерашним вечером перспектива провести в дурке неопределённо долгий срок, столь же внезапно вроде бы почти и отступила, что понятно, внушало всё же определённый оптимизм, на душе у Веньки опять стало вдруг тревожно. Гадко и тревожно. "Как там, — размышлял он, — Светка? Как она? И с ней ведь, тоже придётся как-то объясняться." Даже просто представить, как он посмотрит ей в глаза Веня был не в состоянии. Думать об этом не хотелось...

Отделение меж тем, оживало постепенно размеренным своим, тихим больничным бытом, психи умывались в душевой за дверью с весёлым кашалотом, и перекидываясь в ожидании завтрака замечаниями ни о чём, перемещались постепенно в комнату отдыха, действительно оказавшуюся одновременно и столовой. Венька стрельнул немного зубной пасты у Костяна, пальцем почистил зубы, умылся и тихо поплёлся вслед за остальными. Народ неспешно рассаживался по своим местам за белыми прямоугольными столами, кто-то, расположившись на диване, таращился молча в телевизор, в углу на отдельном, накрытом голубенькой в мелкий квадратик клеёнкой столике побулькивал блестящий самовар. Завтрак в дурке начинался довольно поздно, снегопад за окном, тот что, ещё вчера казалось будет идти вечно, наконец закончился, день обещал быть солнечным. И словно в подтверждение тому остренькие жёлтенькие стрелки из-за щёлок между занавесками высветили золотом крохотные, повисшие в воздухе пылинки. Бодрый диктор с экрана телевизора рассказывал о достижениях российского автопрома и потрясающих воображение будущих новинках Волжского автомобильного завода... "Идеальная картинка, — неожиданно для самого себя вдруг подумал Веня. — Почти как в кино. Покой и тишина... Клуб самоубийц..."

Спустя несколько минут он услышал как открылась тяжёлая металлическая дверь на входе в отделение, и дылда-санитар вкатил в столовую тележку на резиновом ходу, с большой кастрюлей посередине, белым вафельным полотенцем покрытой внушительных размеров горкой бутербродов, глубокой, полной варёных яиц алюминиевой миской, ложками, белыми, как в пионерском лагере металлическими кружками и несколькими стопками тарелок на нижней полке. Венька нашарил глазами свободное место за одним из столиков, подошёл: "Не возражаете?" Никто не возражал. Настолько двинутых, к счастью, не нашлось.

После завтрака, оказавшимся на удивление приличным для дурдома, психи постепенно разбрелись по своим палатам, близился утренний обход и телевизор санитары выключили.

Венька аккуратно застелил свою постель: беспорядка он терпеть не мог, ему захотелось прилечь, а лезть снова под одеяло большой охоты не было: в палате стояла почти летняя жара. Чугунная батарея под окном жарила как сумасшедшая, и раздеваться а потом снова одеваться никакого желания Веня не испытывал. Он расправил простыню, сложил вдвое одеяло, поднял повыше подушку, и прикрыв тихонечко глаза чтобы не видеть никого, поджав ноги улёгся набок. В голове его, как тихой утренней воде после ночного шторма плавали обрывки мыслей и тревожных ощущений. Надо сказать, Сергей Станиславович своего добился, вчерашний разговор произвёл на Веньку должное впечатление, теперь ему действительно хотелось покопаться в себе, попробовать понять, как он к этому пришёл, и что же делать дальше.

Собраться с мыслями, однако, Веня не успел. Вскоре открылась дверь и в палату в сопровождении вечного санитара вошёл какой-то новый доктор, лет наверное слегка за сорок дядька, тоже почему-то с бородой, только не аккуратной, чеховской, как у СергейСтаниславыча, а большой, совковой лопатой произраставшей, казалось, прямо из ушей. "Лев Толстой какой-то, в белом халате, — подумал Веня. — Так, — кольнуло в груди немного беспокойно, — а где же Станиславович? Его-то, чего нет? — Странно! Очень странно!".