Прекрасный белый снег (СИ)

На поворот ключа в дверном замке Машка всегда реагировала одинаково: звонким, на всю площадку лаем. Потом она лезла целоваться, тут же, будто собираясь похвастастаться своими женскими достоинствами брякалась на пол и раскидывала лапы, елозила извиваясь на спине, вскакивала, снова лезла целоваться, притворно рыча подкусывала носок ботинка, снова валилась на спину и опять лезла целоваться. Продолжаться это могло почти до бесконечности, и два всего лишь способа прекратить этот ежедневный праздник были известны Светке: дать незамедлительно кусок варёной колбасы, сосиску, может быть печенье, или взяв ошейник, произнести на всю прихожую: "Гулять, Машка! Гулять!" Во втором случае, если происходило это, к примеру поздним вечером, счастливый лай их маленькой собачки будил последовательно всю лестничную клетку, все семь расположенных ниже этажей, и наконец, финальным аккордом, весь их двор-колодец, или как минимум, ближайшую к подъезду половину дома.

Вот и теперь, не успела Светка вставить ключ, как тут же из-за дверей раздался громкий лай Маруси.

— Ну, ну, Маруся, тише, тише, — она тихонько прихватила Машку за нос. — Весь дом так перебудишь. Пошли-ка лучше, прогуляемся, пройдёшься по снежку.

С оглушительным лаем, отпихнув по дороге Светку Маруся выбежала во двор, перемахнула через низенький заборчик, отделяющий клумбу от асфальта, и тут же, с разбега зарылась мордой в снег.

— Ну пойдём, Машуля, пошли, подальше отойдём, — позвала она Машку, — сейчас накувыркашься...

Снег, как и всевозможные купания, плаванья, бряканья в различные лужи, болота и болотца, равно как и "охоту на уток", причём совершенно безразлично где, Маруся любила не меньше печенья с колбасой, благодаря чему и попадала порой во всевозможные конфузы.

Как-то, случай этот как и многие другие запомнился Светке очень ярко, их Машка чуть не утонула, ещё немного и она бы ушла под лёд на Малой Невке. Произошло это уже весной, возможно в самом конце марта, может быть в апреле, на выходной, в субботу или воскресенье. Впервые наверное после долгой питерской зимы выглянуло солнце, тёплое, настоящее и совсем уже весеннее. Снег в парках уже не лежал сплошным белым покрывалом, лёд же на Неве казался ещё довольно прочным. Втроем, как и всегда по выходным они пошли гулять, на целую неделю выгуливать то ли себя, то ли собаку. Как иногда бывало, решили сделать круг, побольше — через набережную, Каменный и Крестовский острова, захватить по дороге Приморский парк и через ЦПКО вернуться к дому.

На Каменном, у небольшого моста в парк, рядом с заброшенным зданием летнего театра было довольно оживлённо. Снег на берегу Невы почти сошёл, и на широких проталинах сидело две или три небольших компании. Какие-то взрослые дяденьки и тёти жарили шашлык, человек шесть молодых девчёнок и парней на покрывале пили пиво, кто-то ещё что-то ел и пил. Немного повыше, Светка запомнила это очень хорошо, снега уже не было совсем, от края же берега к Неве спускалась толстая ледяная корка — хороший, крепкий с виду лёд. А ближе к середине, метров через шесть-семь, почти до самого моста тянулась длинная широкая промоина, большая полынья. В той полынье, как и обычно, плавало с десяткок уток...

За утками их Машка охотилась всегда и повсеместно, где вообще, хоть когда-нибудь они бывали. Утки являлись третьей её слабостью, после любимых хозяев и варёной колбасы. Хотя, сказать по правде, Венька со Светиком подозревали что двигал Машкой не охотничий инстинкт, скорее ей просто хотелось посмотреть на них поближе, возможно даже подружиться: закусывать ими, по крайней мере, она не собиралась точно. Происходило это обычно так: завидев где-нибудь невдалеке своих любимых уток, Машка не раздумывая бросалась в воду, и молотя, как доисторический пароход передними лапами по воде, с дикой скоростью мчалась к вожделенным птицам. Утки же однако, никакого внимания на неё не обращали, и только когда она подплывала совсем близко, тихим клином, неспешно уплывали в сторону. Маруся разворачивалась на ходу и опять гребла за ними. Те снова отплывали чуть подальше, собачка их вновь плыла за ними, и так продолжалась до тех пор, пока бедное животное, потеряв окончательно надежду на знакомство не поворачивало к берегу.